Дюфайе попал в ловушку, которую готовил неприятелю. Он не мог продвигаться вглубь Фронтира, оставив в тылу значительные силы противника, почти соразмерные его собственным. Не мог развивать наступление на Рамбург, под которым закрепились формирования Ульпина. Не мог атаковать Наол, стараниями Ульпина превращенный в неприступную крепость. И не мог отступить, оставив врагу отвоеванные территории — в этом случае князья Фронтира немедленно перешли бы на сторону Ура.
Но, с другой стороны, и уранийский герцог не мог вывести из укреплений свои войска, чтобы атаковать ненавистного соперника, поскольку по отдельности каждая армия Ульпина проигрывала в численности войскам Дюфайе.
Патовая ситуация.
Война маневров и тактики сменилась войной золота: кто Дольше сможет оплачивать содержание войска и верность союзников, тот и победит.
Экономика Лютеции, недавно пережившей гражданскую войну, оказалась слабее. Армия Республики начала голодать. Дюфайе отозвали из войск. Герцога судили, признали виновным в крахе военной кампании, лишили всех регалий Приговорили к ссылке. Смертной казни великий полководец избежал только благодаря своей прежней славе. Лютецианские войска оставили Фронтир.
А Наол так и остался городом-крепостью. Спустя год после триумфа Ульпина король Ура Джордан II передал город одному из Мятежных князей, даровав тому титул герцога Наольского. Однако титул и власть над Наолом новоиспеченного герцога — в известной степени видимость. В городе всегда находился мощный уранийский гарнизон, командовали которым исключительно лояльные и многократно проверенные капитаны, присланные из Блистательного и Проклятого.
Все это были не мои знания.
Их хранила голова того, чьей жизнью я жил, прежде чем стал слугой, рабом Тотема.
Знания Паука начинались дальше.
Например, Паук знал, что нынешний военный комендант Наола — Говард Старлок, граф Рууский. Если верить тому, что я слышал, этот капитан представляет собой типичный образец бравого солдафона, не щадящего жизни на службе Уру, Блистательному и Проклятому. Военная кость! Офицер в пятом поколении, прошедший боевое крещение на границах с орочьими Пустошами, потерявший руку в пограничном конфликте Ура с Тортар-Эребом, прославившийся при усмирении очередного всплеска вольнодумия среди Мятежных князей Фронтира. Вдобавок именно его племянник, Квентин Старлок, возглавляет отделение разведки, расквартированное в городе, а это значит, что о вечных разногласиях между военными и дознавателями можно забыть. А жаль! При иных обстоятельствах это могло бы сыграть мне на руку…
«Топтун» без устали тянул за собой поезд, с каждым шагом приближаясь к станции. Позади остался огромный палаточный городок, там разместились наемники и солдаты, которым не нашлось места в городских стенах. Из окна вагона было видно, как к городку со всех сторон тянутся подводы с припасами.
Правое крыло городка составляли ровные серые прямо угольники, выстроенные из одинаковых походных палаток, — здесь разместились регулярные части Ура под командованием барона Кобурна. К левому крылу, раскинувшемуся на некотором удалении, применителънее всего было слово «хаос». Разноцветные шатры, палатки, фургоны, повозки громоздились без всякого порядка, образуя настоящий лабиринт, на извилистых улочках которого бурлила жизнь. Здесь собралась молодежь Ура, явившаяся на войну добровольно, «из патриотических чувств». Ни к каким полкам они приписаны не были — молодые дворяне жаждали не дисциплины и приказов, а трофеев и славы. Ничто так не действует на столичных кокеток, как рассказы о подвигах, совершенных во славу отечества под свист пуль! В город Свинцовая тропа не заходила. На случай осады станция была вынесена за стены Наола и находилась под прицелом одной из артиллерийских батарей. Станцию охраняли солдаты — загорелые дочерна и квелые от жары, точно мухи.
Нас, несмотря на оцепление, ждали.
Две молодые дамы вглядывались в поезд и негромко переговаривались, закрывшись зонтиками от солнца. Первая была моложе, высокая, стройная, с тонкой талией. Когда наш вагон поравнялся с женщинами, я разглядел ее лицо — мягко очерченные скулы, несколько веснушек на чистой, гладкой коже и необычный, какой-то кошачий разрез глаз. Жемчужно-серое, обтягивающее фигуру платье девушки имело дорожный покрой.
Вторая дама заслуживала не меньше внимания. Наделенная приятной аппетитной полнотой, которую так любят мужчины в возрасте; с копной вьющихся золотисто-рыжих волос, упрямо выбивающихся из-под кокетливой шляпки; с Жизнерадостно вздернутым носиком и пугающе обширным Декольте, она излучала жизнелюбие, женственность и доступность.
Я вышел из вагона первым, держа в руках сумки графа, и настороженным взглядом окинул полупустой перрон. Позади девушек переминались с ноги на ногу трое носильщиков.
— Боже, какой очаровательный варвар! — насмешливо воскликнула рыжая, нимало не смущаясь тем, что я рядом, — редкостный образчик настоящего мужчины, не испорченного воспитанием! Посмотри на эти плечи и эту свирепость во взгляде. Готова поставить на кон былую девственность, он настоящий зверь!
— Кларисса! — укоризненно покачала головой высокая. О да, она была очаровательна — статная, сильная и красивая.
Утонченному ценителю фигурка девушки могла показаться несколько угловатой, однако ни один мужчина не посмел бы поставить ей это в упрек. И уж тем более — я.
— Что Кларисса? Еще скажи: тетушка! В этом городе не осталось мужчин, одни военные, которые все делают как на параде! Ты не представляешь, как я устала от этих вымуштрованных усачей…
— Генри! — не слушая, закричала высокая. — Милый Генри, наконец-то.
— Л-лота, — граф поклонился.
— Боже, что с твоей головой?!
— П-ппп…
— Это ты называешь пустяками? — скептически спросила Кларисса.
Если честно, назвать «тетушкой» эту соблазнительную особу мог разве что искушенный ловелас, пресытившийся женщинами сверх всякой меры.
— Хаос, Генри, ты хуже ребенка! Тебя нельзя оставить одного и на пару лет, чтобы ты не ввязался в очередное членовредительство.
— Я в-вввв…
— И что это за варвар с тобой?! Нельзя нанимать в слуги людоедов! — заявила рыжеволосая.
От неожиданности я едва не выронил сумки графа.
— Это позволительно только женщинам и только с одной целью… Так! — Она повернулась к носильщикам, — Молодцы! В вагон! Живо! Подняли вещи моего дражайшего родственника и понесли.
— Генри. — Высокая взяла графа за руку.
— С-сест-т-трица.
Глядя друг другу в глаза, точно изголодавшиеся любовники, они отступили в сторону, напрочь забыв и про меня, про «тетушку» Клариссу, и про носильщиков, и про весь остальной мир, похоже, тоже. Брат с сестрой, да?
— Милорд! — Я кашлянул, напоминая о себе.
— Генри, что это за чудовище? — требовательно спросила Кларисса, пользуясь тем, что взгляд Тассела на мгновение оторвался от сестры.