– Татя поймал! – докладывал ляху знакомый холоп. – За цветником таился. Это при нем было!
Холоп выложил на стол снятый с пояса Оляты кинжал.
– А это в сапоге!
Рядом с кинжалом явился нож. Лях взял кинжал и стал его разглядывать. Олята решил, что пора подать голос.
– Я не тать! – сказал обиженно. – Княжий сотник!
– Да ну? – сощурился лях и отложил кинжал. – Что делал княжий сотник в моем дворе? Я не звал.
– Я… Это…
Олята замялся, не зная, стоит ли поведать ляху о чувствах к его дочке. Вдруг тот накажет Данусю? Пока он медлил, вмешался холоп.
– Не первый раз его у дома вижу! Точно искал, как тебя известь!
Тут Оляту прорвало. Он вдруг вспомнил, кто он есть. Какой-то холоп вздумал его порочить?
– Заткни хайло! – рявкнул что силы. – На кого руку поднял, песий сын? Скажу князю, на стене повиснешь! Вверх ногами!
Рык ляха впечатлил. А вот холопа – нисколько. Насмешливо глянув на Оляту, он повернулся к ляху.
– Дать ему?
Холоп развернулся, но лях остановил.
– Погоди, Куба! Видишь? – он показал кинжал. – Вещь дорогая, римской работы. Да и одет-то в шелк. Какой тать?
– Ограбил кого! – не согласился холоп. – После чего на себя напялил. Обычное дело. И сюда пришел грабить.
– Средь бела дня? – возразил лях. – Ты в самом деле сотник? – обернулся он к Оляте. Не слишком ли молод?
– Князю виднее! – буркнул уязвленный Олята. Для сотника он и вправду смотрелся молодо. Могли подумать, что пожалован из-за сестры. Это Оляту обижало.
– Зовут-то как? – не отстал лях.
– Олятой.
– Христианское имя есть?
– Михаил.
– Михал, значит, – лях отложил кинжал. – Кого искал в моем дворе, Михал?
– Дануту! – признался Олята, решив не запираться.
Лях с Кубой переглянулись.
– Зачем тебе моя дочь?
– Подарок принес.
– Какой?
– Покажу, если развяжете!
Лях подумал и кивнул. Куба неодобрительно сморщился, но, подойдя, руки Оляте распутал. Уноша растер занемевшие кисти и полез за ворот. Куба насторожился. Олята извлек из-за пазухи платок с серьгами и, подойдя к столу, положил перед ляхом.
– Вот!
Лях развернул платок и удивленно уставился на серьги. Затем схватил одну и стал разглядывать камень, ворочая им в луче света.
– Лал?!.
– Он! – подтвердил Олята. – Я, боярин, человек не бедный. И коли глянулась девка, серебра не жалею.
Лях с Кубой снова переглянулись.
– Давно у тебя с ней? – спросил лях.
– Только дважды видел! – вздохнул Олята. – Говорил и того раз, да и то недолго. Собирался сегодня…
– Что?
– Поднести дар и спросить: пойдет ли за меня?
– Отца почему не просишь? – нахмурился лях.
– Спросил бы! – не стал спорить Олята. – Непременно. Но прежде ее. Ежели не люб, чего к тебе идти? Насильно мил не будешь.
– Ишь, какой! – хмыкнул лях. – Куба! Кликни Гузицу! Иди! – Добавил, видя, что холоп колеблется: – Как-нибудь справлюсь…
Холоп исчез. Лях уставился на Оляту, разглядывая его с видимым интересом. Уноша не остался в долгу. Ляху это не понравилось, он снова нахмурился. Олята понимал, что ведет себя дерзко, но с другой стороны: зачем было его вязать? Трудно было спросить? Нашли татя! Неизвестно, чем кончилась бы игра в гляделки, но вернулся Куба. За ним шагала баба в убрусе и линялой поневе. Правой рукой она сжимала замызганный рушник. «Гузица!» – догадался Олята. Была Гузица поперек себя шире, на ее могучей груди легко поместился бы младенец, причем вместе с колыбелью. Вместе с бабой в горницу явился запах жареного мяса, подгоревшего молока и еще чего-то кухонного, из чего Олята заключил, что неведомая ему Гузица не кто иная, как стряпуха.
– Знаешь его?
Лях указал Гузице на пленника. Та подслеповато сощурилась.
– Знаю! – ответила густым басом. – Олята, княжий сотник. На смоках летает.
– Что?!
Подскочивший от этих слов лях едва не протаранил головой низкий потолок.
– Еще он шурин князю Ивану! – добавила Гузица. – Княгинька – его родная сестра, а младенец-княжич, которого недавно крестили, доводится Оляте племянником. Был бы сотник братом Ивану, то княжич считался бы сыновцем…
Гузица, как было видно, всерьез намерилась просветить хозяина о тонкостях родственных отношений княжьего двора, но лях замахал руками, и Куба, развернув повариху, подтолкнул ее к двери. Та сделала попытку упереться, но холоп оказался сильнее.
– …А еще Олята княжичу – вуй!.. – донеслось из коридора, после чего бас поварихи стих.
– Садись! – сказал лях, указывая на лавку. Олята степенно присел. Разобрались, наконец!
– Княгиня Анна тебе и вправду сестра?
Олята нахмурился. Сказали ведь! Однако кивнул.
– Не похожи.
– Мы двойнята! – обиделся уноша. – Она в мать пошла, а я в отца. Только я родился первым!
– Роду вы какого? Правду говорят, что из смердов?
Олята обиделся. Ежели князь не видит различий между смердом и боярином, тебе дело? Ссориться, однако, не хотелось. Юлиуш – отец Дануси.
– Смерды на земле сидят, – стал объяснять Олята. – Коли ушел – вольный людин. Взял меч и пошел в дружину, стал княжьим ближником…
– Шляхтичем, – сказал лях.
Олята кивнул, не желая спорить. Какая разница?
– Что тебя боярином не жалуют?
– Боярин на земле сидит! – улыбнулся Олята. – Мне-то зачем? Другие дела есть!
– На смоке летаешь?
Олята не ответил. Тем, кто имел дело со смоками, строго-настрого запрещалось об этом рассказывать. За то и жаловали. Хозяин смока приравнен к десятнику, Олята над ними – сотник, даже стража озера получает в полтора раза выше обычного жалованья. Вот и держат язык за зубами. Гузица, однако, знает. Интересно, от кого? Хорошо, конечно, что она его признала, но все ж…
– Дочку мою сватаешь, а таишься! – упрекнул лях.
– Так ты не отдал! – возразил Олята.
– Куба! – кивнул лях вернувшемуся холопу. – Кликни Дануту!
Олята замер. Сейчас решится. Холоп исчез. За дверью послышались легкие шаги, в горницу влетела Дануся. Единственная, любимая и желанная. Увидев Оляту, она замерла и покраснела. Лях, заметив, ухмыльнулся.
– Сотник принес тебе дар, дочка!
Лях глянул на Оляту. Тот, стараясь сдержать прыгающее сердце, встал и протянул платок с серьгами Дануте.