Делать нечего, взглянул. Над ручейком, журчащем на склоне в аккуратно обрамленном булыжниками ложе, в радуге преломляемого брызгами света порхали бабочки — знаменитые черно-синие бабочки, за одно только крылышко которых коллекционеры Вирнэя и Муррана дали бы отрубить себе руку по локоть. А если поторговаться, то и своими зубами поотгрызали бы, потому как Парусник Эспита водился только здесь, на острове, и считался немыслимой редкостью. Берту едва ли не в каждом рейде приходилось отбиваться от спятивших энтомологов. Одного даже за борт пришлось выкинуть вместе с сачками. А уж о браконьерах и говорить нечего — и морды их наглые бивали, и руки загребущие ломали, и постреливать доводилось. Во всем мире нет столько денег, чтобы эспитец согласился вывезти с родного острова одно из этих крылатых созданий. Так что бесценные тварюшки могли совершенно спокойно порхать над летним разнотравьем, наслаждаясь покоем и безопасностью. Вот и сейчас над водой их кружило не меньше дюжины.
— Никогда таких не видела! — восторгалась Верэн. — Можно мне посмотреть поближе? Они не кусаются?
— И не увидишь нигде, кроме Эспита, — благодушно махнул рукой Берт. — Валяй, любуйся. Только поаккуратней, не распугай их.
Совет нелишний, особенно учитывая то, что Парусник Эспита питался отнюдь не одним только нектаром. Хотя конечно, ярким летним днем над хрустальными водами ручья… Красотища! Другое дело, если б девчонка углядела это порхание над чьими-нибудь бренными останками… или над чашей, полной горячей жертвенной крови. То-то визгу бы было!
Рыжий контрабандист тряхнул головой и криво усмехнулся, отгоняя наваждение. Летний фестиваль через два дня, там и посмотрим. И на бабочек, и на бабёнок тоже.
— Идем! — позвал он Верэн. — Давай-ка покажу тебе остров, пока у меня есть и время, и охота. А то ведь с Лив станется продержать тебя в башне до самого праздника.
— А куда мы идем? — девушка с сожалением оторвалась от созерцания волшебных крылатых цветов и вопросительно выгнула бровки. Хотя над этим изящным изгибом, прямо поперек ясного чела написано было огромными светящимися буквами: «С тобой — куда угодно!»
— Гуляем, — хмыкнул Берт. — Под ноги смотри, здесь, у ручья, земля влажная, поскользнешься еще…
В глазах у хадрийки промелькнула отчетливая такая мысль насчет того, что поскользнуться и спутника за собой утянуть было бы совсем даже неплохо, но Балгайр был начеку. Еще не хватало, чтобы прыткие девчонки его по траве валяли. Успеется.
Фрэн и Мерерид. Эспит.
В любое другое время Мерерид обязательно бы шикнула на дочь, чтобы та не отвлекалась от работы. Штопанье полосатых носков в канун Летнего Фестиваля — дело ответственнейшее. И вообще, нечего глазеть на мужиков, бесстыжее отродье… Короче, за много лет репертуар у Тэранс-старшей практически не менялся, и Фрэн знала его наизусть.
Но, должно быть, вид Рыжего Берта, дефилирующего под ручку с юной барышней, сбил Мерерид с толку и с мысли.
— Ты? Ты поняла, куда он повел девицу? — ахнула она, жеманно прикрывая рот костяным веером. — Нет, ты видела это? Таскаться с взрослым мужиком в безлюдные места! Неслыханно!
— Неужели? — ядовито усмехнулась Фрэн, отложив в сторону шерстяной носок. — Такая прямо новость для тебя?
В каждое слово женщина вложила столько торжествующего злорадства, что даже полосатый кот, безмятежно спавший на пуфике, встал и вышел. От греха и разных тяжелых летающих предметов подальше, надо думать. В отличие от некоторых людей кошки прекрасно помнят, с чего обычно в доме начинается грандиозный скандал. Напоминать старшей Тэранс о грешках молодости и сомнительных приключениях означало подкидывать дровишки в костер разгорающейся ссоры.
Но, удивительное дело, Мерерид не поддалась на провокацию. То ли у неё действительно болела голова, как она твердила весь день, то ли перебранку с дочерью её план на вечер не предусматривал.
— Как думаешь, она — Лунэт? Или все-таки Салда? — отрешенно спросила мать.
И Фрэн в который раз подивилась дару родительницы первой говорить то, что давно крутится у всех на языке, но о чем никто не решается заговорить первым. В этом отношении Мерерид смелости было не занимать.
— Хм… Ну, судя по тому, как сегодня поступил Джай, она — Салда.
— А я не уверена…
— Тогда зачем ты спрашиваешь у меня, Дина? — тихо спросила дочь.
Старуха по-девичьи резко дернула плечиком.
— Кто же лучше всех её знает, Лисэт?
И посмотрела на своё дитя так, словно примеривалась, куда воткнуть стальную спицу — в глаз или в ямку у основания шеи.
— Вот затем Берт и повел девчонку в некрополь, чтобы удостовериться, — подавив невольную дрожь, ответила Фрэн. — Это чаще всего срабатывает.
— Стареешь, Лисэт, стареешь, чутье подводит, — фыркнула старшая из ведьм.
И если здесь имел место тонкий расчет, то у Дины просто идеально получилось вывести дочь из себя. Носок полетел в самый дальний угол комнаты, клубок — в окно, женщины мгновенно вскочили на ноги и совершенно по-кошачьи зашипели друг на друга. Давно, ох давно не слышали стены уютного коттеджа таких соленых ругательств и проклятий, которые, точно горох из рваных мешков, посыпались с языков распаленных гневом дам.
— Молись, чтобы она была не Лунэт, старая ты…
Вбитый с пеленок запрет обзываться остановил Фрэн, как натянувшийся поводок разозленную собаку.
— Ну, ну давай! Скажи, что хотела! — взвизгнула Мерерид.
Еще раз просить Фрэн не понадобилось.
— Старая дура!
И подумала, что правильно говорит Исил Хамнет: «Нельзя в себе держать, особенно злость и ярость». А лекарь дурного точно не посоветует.
— И запомни, старая дура, — с нескрываемым наслаждением повторила Фрэн. — Если окажется, что ты сегодня у Исила в приемной унижала меня в её присутствии, то все оставшиеся годы станут для тебя очень… тяжелыми.
Были времена, когда единственным, что удерживало женщину от немедленной расправы над Мерерид, было предвкушение долгой-долгой мести.
— Да что ты говоришь? Испугала! Подумаешь! Ты так веришь в то, что этот раз будет последним?
— А ты нет?
— А я вот не знаю! — с вызовом бросила мамаша. — Но ты еще большая дура, чем я, если решила начать угрожать заранее. До того как всё решится. Это, как минимум, опрометчиво.
Выпад удался, чего скрывать. Хрупкое равновесие, давно установившееся между женщинами, держалось в основном на страхе перед будущим, перед новой неизбежной встречей.
— Значит, в этот раз я сделаю все возможное, чтобы получилось!
— Угу! Давай, прогуляйся в лабиринт, прогуляйся. Так сдохнуть ты еще не пробовала. Опять же, отправишься на новый круг раньше меня. — Мамочка Лисэт! Ха!
Но Фрэн-Лисэт на этот раз удержалась на краю, устояла перед соблазном пустить в ход кулаки, как бывало прежде… раньше… когда они в очередной раз менялись ролями. Она промолчала, заставив в свою очередь занервничать Дину. А та никогда не любила импровизаций в этом бесконечном спектакле на двоих и для двоих. Нестандартный ход её пугал.