Думай о чем-нибудь другом. О похожем на жужжание пчел непрерывном гуле, стоящем в Управлении, о шуме дождя…
Чтобы узнать, что идет дождь, не нужно было даже смотреть в окно. И без того было отчетливо слышно, как вода, протекающая в многочисленные дыры огромной, чуть не с футбольное поле, крыши капает в множество расставленных тут и там ведер, кастрюль, тазов и прочей посуды, которую так или иначе удалось реквизировать в задыхающемся от нехватки денег городе. Будто не хватает неистребимого запаха плесени от истертого ногами грязного ковролина, в котором уже почти невозможно было угадать первоначальный цвет электрик, и потемневшей, облупившейся местами серой краски на стенах.
Называется все это Восточным Сити-холлом. Старое, обветшалое, ни на что не годное здание, доставшееся городу после того, как от него отказались прежние хозяева, «Сирс», державшие здесь центр почтовой рассылки, за смешную цену, с которой можно сравнить разве что те пресловутые двадцать шесть долларов и горсточку бус, что были уплачены наивным индейцам за Манхэттен.
Наивность…
Дело-то все в том, что трудно даже представить, сколько нигде и никак не зарегистрированных наличных денег разлетелось по карманам дружков бывшего мэра в виде комиссионных, а также демонстрации того, что провозглашенное им участие миноритариев в прибылях отлично работает.
И что слова Ф. Т. Барнума [18] о том, что «на наш век простаков хватит», остаются верными до сих пор.
Район был настолько поганым, что даже женщины-полицейские далеко не всегда решались отправиться на полутемную сырую автостоянку без сопровождения. На улицах болталось столько воришек, пьяниц и прочего отребья, что полиция не могла толком что-либо сделать.
Но все понемногу менялось. Ночлежки по пятьдесят долларов в неделю перестраивались в фешенебельные квартиры для яппи и обеспеченных бездетных пар, и ходили слухи, что город вознамерился продать и эту груду кирпичей застройщикам, входившим, без сомнения, в число друзей нынешнего мэра.
Морз энергично откатился в кресле от стола, чуть не наткнувшись на женщину, занимавшую соседний с ним отсек, поднялся и, сжимая пальцами полученный листок, направился в кабинет капитана. Он поломал голову над этой ерундой, а теперь пусть начальство старается.
Раз уж проблему не удается разрешить, то лучше всего перекинуть ее наверх.
Амстердамский университет
— Я сказал: дайте мне конверт, — повторил «Кожаная куртка».
Лэнг уже процентов на девяносто, не меньше, был уверен, что ни он, ни Луи не должны выйти живыми из лаборатории. И глушители на пистолетах, и тот факт, что «Кожаная куртка», по всей вероятности, должен был знать, что Лэнг может быть вооружен, но даже не попытался забрать оружие — все эти предзнаменования были очень неприятными.
Он легонько, на несколько дюймов, толкнул конверт пальцем по столу.
— Конверт, мистер Рейлли!
В голосе «Кожаной куртки» звучало нешуточное раздражение.
Лэнг вновь поднял конверт и движением запястья кинул его в сторону двери.
Противники отвели взгляды от Лэнга и Луи и посмотрели на конверт, но лишь на долю секунды.
Маловато времени. Но и на том спасибо.
Лэнг плечом сбил Луи под один из столов, а сам покатился под другой, в падении вынимая из кобуры пистолет.
Сразу защелкали приглушенные выстрелы; по комнате, словно шрапнель, полетели щепки, осколки стекла и цемента, покрывавшего пол. Лэнг выкатился из-под стола с другой стороны и сам сделал несколько выстрелов. «Кожаная куртка» покачнулся, громко выругался, распахнул дверь и застыл, пошатываясь, на месте. На черной штанине показалась кровь. Он вдруг выронил пистолет.
Его напарник прислонился к стене и тоже выпустил из руки оружие. Он начал было что-то говорить, но тут по его рубашке расползлось темно-красное пятно, как будто он раздавил у себя в нагрудном кармане старомодную авторучку, заполняемую чернилами. Потом его ноги начали подгибаться, он соскользнул спиной по стене и уселся на пол.
Лэнг подскочил к нему, прежде чем замер последний хриплый звук дыхания, ногой отбросил пистолет в сторону и поспешно обшарил карманы убитого. Как он и предвидел, там ничего не оказалось. Ни какого-нибудь удостоверения, ни бумажника, вообще, ничего такого, что помогло бы установить личность этого человека.
Характерный отличительный признак профессионального убийцы.
В комнате плавал густой пороховой дым, резко пахло кордитом.
Луи выполз из-под стола и, шатаясь, попытался подняться на ноги. Его взгляд упал на мертвеца, и он поспешно отвел глаза. Лэнг был уверен, что бельгийца сейчас вырвет. Но он лишь уставился на Лэнга с ужасом и изумлением, как будто у его босса вдруг выросла вторая голова.
— Monsieur Reilly, je… [19] — пробормотал он по-французски, но тут же осекся и в лучших кинематографических традициях разинул рот.
Тут в открытую дверь сунул голову еще какой-то незнакомый человек и что-то спросил по-французски. Лэнг заметил, как его изумленный взгляд обежал разгромленную лабораторию и остановился на Луи, который никак не мог утвердиться на непослушных ногах.
— Увы, никак не могу запомнить, что куда нужно наливать — кислоту в воду или воду в кислоту?
Пришелец, оставив дверь открытой, кинулся наутек. Лэнг слышал, как он громко кричал, пробегая по коридору.
К тому времени Луи более или менее пришел в себя, но нетрудно было догадаться, что аппетита он лишился надолго, и тут ему не помогут даже самые изумительные moules.
— Луи, — негромко, но твердо произнес Лэнг, — слушайте меня внимательно. Я попытаюсь поймать второго мерзавца. Через несколько минут сюда явятся полицейские.
Луи кивнул — хоть что-то он уже соображал.
Лэнг продолжал:
— Вы должны сказать им, что он увел меня с собой.
Ему казалось, что Луи понимает его замысел.
— Эти люди вошли сюда, и мы набросились на них, comprendez-vous? [20]
Нет, это до Луи не дошло.
— Очень важно, чтобы мы с вами говорили одно и то же. Мы испугались, что они начнут стрелять и убьют нас, и поэтому напали первыми. В драке одного из них застрелили, а другой увел меня под дулом пистолета, прикрываясь мною, как щитом.
С таким же успехом можно было бы обучать алгебре Грампса.