— Эту придется выслушать вам.
— И выбрать для вас епитимию?
— А это будет зависеть от…
— От чего же?
— От того, захочу я принять ее или нет.
Лэнг напустил на себя строгость.
— Что ж, исповедуйтесь.
— Сегодня во второй половине дня мне пришлось участвовать в селекторном совещании, которое проводило Министерство юстиции из Вашингтона. Ужасная скука.
— Общение с сотрудниками Министерства юстиции наводит скуку? Это не исповедь, это непреложный факт.
Она жестом попросила его замолчать.
— Мне ничего не оставалось, кроме как время от времени поддакивать в трубку и развлекаться компьютером. Так вот, на сайте суда я отыскала вас. У вас между колледжем и юридическим факультетом, оказывается, большой промежуток времени.
— Разве мало таких, кто начинает заниматься юриспруденцией уже после попыток жить, как подобает честному человеку?
— Вы правы. Но я подумала… особенно после того приключения в «Андерграунде». Так вот, я подумала, что вы могли быть связаны с чем-то… с чем-то теневым.
— А какой адвокат, занимающийся уголовным правом, не имеет таких связей?
Алисия не воспользовалась возможностью перевести разговор в шутку.
— Я воспользовалась допуском, которым обладаю как сотрудница Министерства юстиции, и порылась в архивах правительственных служб. В разное время вы числились то торговым атташе, то атташе по культуре, то поверенным в делах, то советником…
— Не могу подолгу засиживаться на одном месте. Это один из моих самых серьезных недостатков. Кроме того, я никогда не лез в чьи бы то ни было дела. Это все они сами…
Алисия уставилась на него, как будто он только что свалился с неба.
— Лэнг, я уже немало проработала на правительственной службе и знаю, что все эти должности — туфта. Что их обычно используют для прикрытия — хотя оно давно уже никого не обманывает — сотрудников спецслужб. Вы работали в шпионской организации.
Он вскинул три пальца.
— Честное бойскаутское, никогда ни за кем не шпионил.
— А вы сказали бы мне, если бы и сейчас занимались тем же?
— И хорошим бы был я шпионом, если бы сознался в этом, верно? — Рейлли заметил, как у нее вытянулось лицо, и добавил: — Ничем таким я не занимаюсь.
— А ведь это вполне объяснило бы, почему кто-то в вас стрелял.
— Это вполне мог быть и ревнивый муж.
Алисия попыталась было сохранить серьезность, но расплылась в улыбке, а потом и расхохоталась.
— Вы можете хоть к чему-нибудь относиться серьезно?
— Только к тому, что этого заслуживает.
— А ко мне? Нет, постойте, я не хочу слышать ответа.
— Но все же услышите. Да, миссис Уорнер, очень серьезно. А теперь, полагаю, пора наложить на вас епитимию?
— Я же предупредила, что все будет зависеть от того, устроит ли меня ваш выбор.
— Что вы думаете насчет того, чтобы съесть десерт в постели?
Алисия поднялась с места.
— А вы, вижу, идете напрямик.
— Стараюсь.
— Вероятно, мне стоит впасть в переживания по поводу того, что утром ты не будешь меня уважать, — сказала она, направляясь внутрь.
Лэнг тоже встал со стула.
— Не забывай, что ты еще не очень хорошо знаешь меня.
— Интересно, почему мне кажется, что я не стала бы так поступать, если бы знала тебя получше? — иронически отозвалась она.
Лэнг покинул ее дом на следующее утро.
Его мысли были слишком заняты невысказанными обещаниями и очевидными прямо сейчас последствиями, и он вовсе не обратил внимания на то, что в бригаде садовников, обихаживавших и без того подстриженный и ухоженный газон, не было ни одного человека с испанской внешностью. И подавно Лэнг не мог знать, что, когда он отъехал на милю, рабочие, четверо крупных мускулистых мужчин, двигавшихся согласованно, как военные на плацу, без лишней спешки собрали свое снаряжение и, перейдя улицу, направились к дому Алисии.
Близ перекрестка улиц Хасана Сабри и Шария 26 июля
Район Замалек
Город-сад
Каир, Египет
09:20, через два дня
Гезира был простым наносным островком на Ниле, пока его не облюбовали для того, чтобы выстроить там королевский дворец. Теперь северная часть Замалека была очень зеленой и представляла собой фешенебельный жилой район, подобный тем, какие можно найти в Париже, Лондоне или Риме. Он располагался на достаточном удалении от оживленного центра, и потому на его опрятные, обсаженные пальмами улицы не попадали шум и дым. Первым, на что обратил внимание Лэнг, попав в столицу Египта, были совершенно неупорядоченное уличное движение, смрад от валяющегося повсюду мусора (среди которого немало разлагающихся останков животных), смешанный с выхлопными газами, и густой смог, рядом с которым и воздух Лос-Анджелеса в его худшие дни показался бы кристально чистым.
Рейлли сидел на хрупком высоком стуле в баре в «Симондс», одном из старейших кафе европейского типа в Каире, и пытался не обращать внимания на резь в глазах от недосыпа и смога. Круассан, который он ел, не уступал продукции лучших пекарен Парижа. Лэнг надеялся, что крепчайший черный кофе поможет прочистить мозги, донельзя затуманившиеся от занявшего почти двое суток путешествия, во время которого он, как водится, почти не спал. Пусть даже от кофе расстроится кишечник. Атланта — Даллас — Нью-Йорк — Каир с минимальным ожиданием в пунктах пересадок. Если бы за ним была слежка, он наверняка заметил бы ее в ходе своих перебежек из терминала в терминал.
Как бы там ни было, Рейлли повезло — лишь один орущий младенец и ни одного соседа с признаками какой-либо опасной и острозаразной болезни. Совсем не плохо, особенно если учесть, что в каждом самолете было по сто пятьдесят с лишним пассажиров. Столько народу, и всех объединяет лишь то, что у каждого имеется свой, уникальный билет, на который не может претендовать никто другой.
Паспорт Коуча, наличие на маршруте нескольких пересадок, а также то, что «Гольфстрим» отправился в Стокгольм, свели опасность слежки за Лэнгом до Египта к минимуму.
Перед тем, как покинуть Атланту, он из интернет-кафе связался по электронной почте с Амидом Бен-Хамишем, дабы убедиться в том, что отправляется к тому самому человеку, которого имел в виду доктор Шаффер, и, если это так, договориться о встрече. Бен-Хамиш и предложил встретиться в этом кафе.
Лэнг обвел взглядом полутемное помещение. Хотя яростное пустынное солнце еще не показалось из-за группы современных небоскребов, высившихся, словно горный хребет, на том берегу реки, на окнах кафе уже опустили жалюзи, и на газетах немногочисленных посетителей, пришедших сюда позавтракать, лежали попеременно светлые и темные полосы, словно на шкуре зебры. Пылинки подолгу кружили в полосах света, но рано или поздно исчезали в темноте, как сошедшие с орбит планеты. Гудение кондиционера приглушало, но не заглушало записанный на пленку голос муэдзина, который через мощный звукоусилитель звучал с минарета находившейся поблизости мечети, вызывая правоверных на вторую за этот день молитву.