— Ах, это ты? А я-то думала, когда ты наконец соблаговолишь рассказать мне, какие у тебя новости.
Этот голос… Мать и ее вечные упреки. Каждый раз, когда Алекс ее слышала, у нее всегда возникала одна и та же реакция — ком в горле. Она в нескольких словах сообщила то, что хотела, но мать не переставала задавать вопросы — когда речь шла о дочери, она всегда была настроена скептически.
— Временная работа? В Орлеане? Так ты мне оттуда звонишь?
В ее голосе по-прежнему сквозило недоверие. Алекс сбивчиво пробормотала: да, но у меня мало времени. Ответ прозвучал резко, как удар хлыста:
— Тогда могла бы вообще не звонить!
Сама она звонила редко, а когда Алекс это делала — всегда выходило вот так. Мать не жила — она царила. Надо всем, до чего могла дотянуться. Разговор с ней напоминал экзамен, к которому нужно подготовиться, все обдумать, сосредоточиться.
Но сейчас раздумывать уже поздно. Алекс торопливо произнесла:
— Я буду отсутствовать какое-то время, мне нужно ехать в провинцию, я нашла там временную работу… В смысле… уже другую…
— Вот как? И где же?
— Это ненадолго…
— Да, это я уже поняла: ты нашла еще одну временную работу и тебе нужно ехать в провинцию. А название у этой провинции есть?
— Это предложение сделали через агентство, я еще не знаю точное место… это так неожиданно свалилось, мне сообщили буквально только что…
— Ах вот как.
Ей, судя по всему, не очень-то верилось в эту историю. Помолчав, она сказала:
— Ты едешь на временную работу неизвестно куда, по неизвестно чьему приглашению — я все правильно поняла?
Этот разговор не представлял собой ничего исключительно сложного, Алекс привыкла к таким, но сейчас она очень устала и защита ее была слабее, гораздо слабее, чем обычно.
— Н-нет, это н-не так…
Рано или поздно, но в разговоре с матерью она всегда начинала заикаться.
— А что тогда?
— П-послушай, у м-меня садится б-батарейка…
— …и к тому же заканчиваются деньги на телефоне. Ну да. Как всегда, неожиданно. Ты работаешь, временно замещаешь кого-то. А потом в один прекрасный день тебе говорят: спасибо, вы свободны, можете возвращаться домой. Так?
Хорошо бы ответить чем-нибудь «подобающим» — это тоже одно из любимых словечек матери. Но Алекс обычно ничего не приходило в голову. О, конечно, она находила множество самых разных ответов, но лишь после того, как разговор был закончен и становилось уже поздно. Она перебирала варианты спустя долгое время — на лестнице, в метро — и очень гордилась собой, когда придумывала особо удачные реплики. Она повторяла их раз за разом, она мысленно переигрывала телефонный разговор, поворачивая его так и сяк — порой на протяжении нескольких дней. Занятие столь же бессмысленное, сколь и вредное, но она ничего не могла с собой поделать. Перекраивала разговор до полной неузнаваемости, превращая его в поединок, в котором блестяще выигрывала каждый раунд, — но — увы, через какое-то время снова звонила матери и после первых же слов оказывалась в нокауте.
Сейчас мать ждала ответа. Даже ее молчание было недоверчивым.
— Извини, но я действительно не могу больше говорить…
— Ну что ж, хорошо. Ах да, Алекс!..
— Что?
— Со мной тоже все в порядке. Я рада, что тебе это не безразлично.
И отсоединилась.
Алекс с тяжелым сердцем отложила телефон.
Затем встряхнула головой. Не думать об этом разговоре. Сосредоточиться — вот что сейчас важнее всего. Насчет Трарье она все выяснила. Полиция ей не грозит. Матери она позвонила. Так, сейчас нужно послать эсэмэску брату.
«Я уезжаю в… — она немного подумала, перебирая в уме варианты, — Тулузу, мне предложили временную работу. Скажи об этом королеве-матери, у меня нет времени ей позвонить. Алекс».
Пройдет не меньше недели, прежде чем он выполнит ее просьбу. Если вообще это сделает.
Алекс вздохнула, закрыла глаза. Она справится. Постепенно, шаг за шагом, она сделает все, что нужно, несмотря на усталость.
Она перебинтовала раны, чувствуя, как желудок буквально завывает от голода. Затем осмотрела себя в большом зеркале, висевшем в ванной. Лет на десять старше, чем на самом деле… но уже не на пятнадцать.
Она приняла душ, под конец сделав его чуть теплым. Зубы застучали, тело покрылось мурашками — но, о боже, как же хорошо было чувствовать себя живой! Она дрожала с ног до головы, но это означало, что тело вновь обретает чувствительность, жизнь возвращается к нему. Даже покалывание шерстяного пуловера, которое ее обычно раздражало, теперь доставляло удовольствие: сейчас это именно то, чего она хотела — ощутить себя живой, почувствовать это всей кожей. Затем она надела льняные брюки, широкие, бесформенные, несуразные, но очень приятные на ощупь — при ходьбе появлялось ощущение, что идешь в воде, — взяла банковскую карточку, ключ от квартиры и, спустившись вниз, остановилась, чтобы немного поболтать с мадам Генод — да, я вернулась, замечательно съездила… Погода? О, чудесная, это же юг. Усталый вид? Да, это была деловая поездка, довольно хлопотная, я почти не спала в последние дни, вдобавок небольшой приступ ревматизма, но ничего страшного. Синяк? Тоже не повезло, неудачно упала, надо было смотреть под ноги. — О, да вы уже и на ногах не стоите? — Смех. — Ну что ж, приятного вечера. — И вам тоже. И вот она улица, и мягкий синий свет, который бывает в самом начале вечера, прекрасный настолько, что хочется плакать. Алекс едва сдерживала рвущийся наружу безумный хохот, жизнь прекрасна, а вот арабский магазинчик, надо же, какой красивый мужчина его владелец, я на него раньше даже не обращала внимания, а на него так приятно смотреть, и поболтать с ним было бы здорово, поглаживая его по щеке и глядя прямо в глаза…
Она не выдержала и рассмеялась от этого ощущения полноты жизни. Она буквально смела с полок все необходимое для того, чтобы выдержать долгую осаду, а заодно все, в чем раньше себе отказывала, а теперь словно бы решила компенсировать долгое воздержание — чипсы, шоколадное мороженое, козий сыр, бутылку бордо и бутылку «Бейлиса». Нагруженная, вошла в дом. Этот небольшой поход потребовал такого напряжения сил, что она в любой момент готова была снова разрыдаться. С огромным усилием она взяла себя в руки, нажала кнопку лифта и поднялась к себе.
Она ощущала невероятную жажду жизни. Почему жизнь не всегда такая, как в этот момент?
Распахнув бесформенный старый халат, под которым ничего не было, Алекс вновь внимательно осмотрела себя в зеркало. Теперь она выглядела всего лет на пять старше своего настоящего возраста. Ну, на шесть. Она восстановится очень быстро, она это знала, она это чувствовала. Когда исчезнут все эти раны, синяки, круги под глазами, морщины, боль воспоминаний, останется лишь Алекс Великолепная. Она распахнула халат еще шире и снова окинула себя взглядом сверху вниз — грудь, живот, ноги… И снова расплакалась, так и не отходя от зеркала. А потом безо всякого перехода расхохоталась. Она даже не знала, счастлива ли она оттого, что по-прежнему жива, или несчастна оттого, что все еще остается Алекс.