За последнее время она заметно похудела. Ела она мало и что под руку попадалось. Много курила, плохо спала. Утром просыпалась резко, рывком садилась, ни о чем не думая, вытирала слезы с лица и прикуривала первую сигарету. Так все и шло уже давно. Так было и сегодня, утром 11 марта, как и во все иные дни. Софи жила в меблированной квартире далеко от центра. Она не привнесла в нее ни единого личного штриха. На стенах все те же потрепанные обои, тот же изношенный ковер на полу, тот же старый диван. Едва встав, она включила телевизор — допотопный аппарат, рябивший на всех каналах. Смотрит она его или нет (на самом деле она проводила перед экраном немало часов), телевизор всегда включен. У нее даже вошло в привычку, выходя из дома, отключать только звук. Поскольку возвращалась она иногда поздно, то с улицы могла видеть окна своей квартиры, подсвеченные синими мелькающими огоньками. Зайдя в квартиру, она первым делом включала звук. Часто она оставляла телевизор работать на всю ночь, надеясь, что даже во сне ее разум будет как-то связан с идущими передачами и это позволит ей избежать кошмаров. Напрасные усилия. Зато просыпалась она со смутным ощущением чьего-то присутствия: сначала ранние утренние прогнозы погоды, как раз когда после двухчасовой передышки сон покидал ее, потом «Телекот», [4] за которым она могла следить часами как завороженная, наконец, дневной выпуск новостей, когда она сознательно позволяла себе забыться.
Часа в два дня Софи отключила звук и вышла из дома. Спустилась по лестнице, прикурила сигарету, прежде чем толкнуть дверь подъезда, и, как обычно, засунула руки в карманы, чтобы скрыть непрерывную дрожь пальцев.
— Ты будешь шевелить задницей или тебе поддать?
Час пик. В забегаловке стоит гул, как в улье, целые семьи теснятся в очереди к стойке, кухонные испарения заполняют зал, официантки бегают, клиенты оставляют на столах подносы, в зале для курящих — с окурками, раздавленными в полистироловых лотках, — всюду перевернутые стаканчики из-под содовой, даже под столами. Софи не выпускает из рук половую тряпку. Клиенты перешагивают через нее, неся подносы, за спиной компания лицеистов поднимает дикий шум.
— Плюнь, — говорит Жанна, проходя мимо, — он просто жирный козел.
Жанна, тощая девица с лицом, напоминающим работы кубистов, — единственный человек, с которым у нее сложились хорошие отношения. Жирный козел вообще-то совсем не жирный. Ему лет тридцать. Высокий темный шатен, по вечерам занимающийся бодибилдингом, всегда при галстуке, как завотделом крупного магазина, он с особой придирчивостью относится к трем вещам: рабочим часам, зарплате и задницам официанток. В моменты наплыва посетителей он рулил своей бригадой с решительностью легионера, а после полудня щупал задницы наиболее терпеливых девушек — остальные с максимальной скоростью устремлялись к выходной двери. Дела у него в полном ажуре. Ни для кого не секрет, что он химичит с налогами, что гигиена здесь — понятие чисто абстрактное и что дело свое он любит по двум причинам: хороший выдался год или плохой, но он кладет в карман двадцать тысяч евро, полученных «по-черному», и трахает штук пятнадцать официанток, готовых на все, лишь бы получить или сохранить работу, которая по всем социальным нормам не дотягивает и до нижней планки. Размазывая тряпкой грязь по кафелю, Софи чувствует на себе его взгляд. Вообще-то он даже не смотрит. Он прикидывает — с видом человека, который может себе ее позволить, когда ему заблагорассудится. Его глаза ничего не скрывают. «Девушки» для него — вещи. Софи продолжает работать, размышляя, что скоро придется подыскивать другое место.
Здесь она проработала уже шесть недель. Он принял ее без каких-либо церемоний, сразу предложив практическое решение ее постоянной проблемы.
— Тебе нужно официально числиться или монету получать?
— Монету, — ответила Софи.
Он спросил:
— И как тебя звать?
— Джульетта.
— Джульетта так Джульетта.
Она заступила уже на следующий день без всякого трудового договора, и деньги получала налом; притом никогда сама не выбирала часы работы, иногда перерывы, которые ей оставались, были настолько неудобны, что она даже не успевала вернуться к себе, ее ставили в ночную смену гораздо чаще, чем других, и возвращалась домой она глубокой ночью. Софи делала вид, что ужасно мучается, но на самом деле ее это устраивало. Она нашла себе жилье на окраине, в конце бульвара, на котором с наступлением ночи выстраивались проститутки. Ее никто не знал в квартале, который она покидала рано утром, чтобы вернуться в такой час, когда все соседи сидят перед телевизорами или спят. В те вечера, когда ее смена заканчивалась слишком поздно и автобус уже не ходил, она позволяла себе такси. Она пользовалась перерывами, чтобы разведать местность, присмотреть другую квартиру, подыскать работу, где не будут задавать вопросов. Этот метод она взяла на вооружение с самого начала: устраивалась где-нибудь и тут же начинала поиск новой точки приземления, нового заработка, новой комнаты… Никогда не оставаться на месте. Вечное движение. Вначале перемещаться без документов казалось ей делом достаточно простым, хотя и утомительным. Спала она всегда очень мало, старательно меняла маршруты минимум два раза в неделю, где бы ни находилась. Волосы отросли, и она смогла поменять стрижку. Купила очки с простыми стеклами. Была внимательна к каждой мелочи. Регулярно переезжать. Она уже сменила четыре города. И этот был не самым неприятным. Самым неприятным была работа.
Понедельник был особенно тяжелым днем: три неудобных перерыва и общая продолжительность работы более шестнадцати часов. Около одиннадцати, идя по улице, она решила присесть на несколько минут («И не дольше, Софи, максимум десять минут») на террасе и выпить кофе. У входа она взяла бесплатную газету с кричащей рекламой и прикурила сигарету. Небо начинало хмуриться. Прихлебывая кофе, она размышляла о наступающей неделе («Всегда опережать, всегда»). Рассеянно листала газету. Целые развороты были заняты рекламой мобильных телефонов, бесконечными объявлениями о продаже подержанных автомобилей… и вдруг она остановилась, поставила чашку, потушила сигарету, нервно зажгла другую. Закрыла глаза. «Это было бы слишком здорово, Софи, нет, подумай хорошенько».
Однако сколько она ни раздумывала… Это не просто, но прямо перед ее глазами, возможно, был реальный выход, окончательное решение — дорогое во многих отношениях, но ни с чем не сравнимое по надежности.
Последнее препятствие, и на этот раз серьезное, а потом все может перемениться.
Софи на долгие минуты погрузилась в размышления. Мысли неслись так стремительно, что в какой-то момент она чуть не поддалась искушению и не начала записывать, но тут же себя одернула. Решила подумать несколько дней, и если в результате этот вариант все еще будет представляться ей подходящим, она приступит к действиям.
Впервые она нарушила правило — больше четверти часа оставалась на одном месте.