— Вы были в…
— Бордо, — выдыхает Софи.
— Ну да, в Бордо. Мне ваш муж так и сказал. У родных…
Софи меняет стратегию. Она поднимает глаза и пристально смотрит на Жондрета. Хоть он и кажется деревенщиной, этот жандарм, с нюхом у него все в порядке. И нюх подсказывает ему, что мадам Берг — та еще штучка.
— Родные — это хорошо, — бросает он. — Я хочу сказать, в таких случаях нет ничего лучше…
— Наверное, нужно что-то подписать…
Голос Франца вносит долю реальности в их несколько туманный диалог. Жондрет фыркает:
— Да. Вот здесь…
Он разворачивает бумагу к Софи. Та ищет, чем писать. Жондрет протягивает шариковую ручку с рекламой гаража. Софи ставит подпись. Берг.
— Теперь все будет хорошо, — говорит Жондрет.
Трудно понять, это вопрос или утверждение.
— Все будет нормально, — говорит Франц.
Хороший муж. Жондрет смотрит, как молодая пара в обнимку покидает жандармерию. Наверное, неплохо иметь такую жену, но неприятностей с ней точняк не оберешься.
Она терпеливо этому училась: спящему дыханию. Тут требуется полная сосредоточенность, нельзя ни на мгновение отвлекаться, но теперь у нее отлично получается. До такой степени натурально, что двадцать минут спустя, когда он зашел в комнату посмотреть, как она спит, у него не возникло и тени сомнения. Он погладил ее поверх одежды, лег на нее и зарылся головой в подушку. Тело ее остается расслабленным, но глаза открываются; она видит его плечи и чувствует, как он входит в нее. Еще немного, и она бы улыбнулась…
Софи погрузилась в забытье, которое обеспечит ему передышку. На этот раз, в эйфории, весь отдавшись радости встречи, он слегка переборщил со снотворным: она глубоко спит на их супружеской кровати. Он долго смотрит на нее, прислушивается к дыханию, отмечает нервное подергивание лица, потом встает, запирает квартиру на ключ и спускается в подвал.
Он подвел итог сложившейся ситуации и, придя к выводу, что они ему больше никогда не понадобятся, решил избавиться от фотографий дома отца Софи. Просмотрел их, стирая одну за другой. Дом, все окна, машина, потом Оверней, вот он выходит из дверей, вот кладет конверт под газонокосилку, вот работает за столом в саду, вот выгружает мешки с садовым черноземом, очищает от краски ограду. Сейчас два часа ночи. Он достал соединительный кабель и, прежде чем окончательно их уничтожить, решил загрузить несколько фотографий в компьютер, чтобы просмотреть на экране. Выбрал всего четыре снимка. На первом Оверней шел по саду. Снимок привлек его тем, что на нем отлично получилось лицо Овернея в фас. Для мужчины за шестьдесят он еще крепок. Квадратная физиономия, энергичные черты, живой взгляд. Франц увеличил изображение на 80 процентов. Умный. На 100 процентов. Пройдоха. 150 процентов. Такие типы могут быть опасными. Именно этой черте характера, унаследованной на генетическом уровне, Софи обязана тем, что еще жива. На второй картинке Оверней работал за столом в саду. Он сидел вполоборота, и Франц увеличил на 100 процентов ту часть изображения, где можно было различить экран компьютера. Кусочек все равно остался размытым. Он перенес его в программу работы с изображением и пропустил через фильтр, чтобы сделать отчетливее. Ему показалось, что он различает панель работы с текстом, но все остальное по-прежнему расплывалось. В конце концов он удалил снимок, отправив в корзину. Третью фотографию он сделал в последний день. Оверней в костюме. Он собирается положить под газонокосилку конверт, несомненно предназначенный мастеру-ремонтнику. Прочесть надпись на конверте невозможно, да это и не важно. Последний снимок был сделан уже под занавес, перед самым снятием осады. Оверней оставил входную дверь нараспашку, и Франц смог поближе разглядеть детали интерьера, который он так долго наблюдал в бинокль: большой круглый стол под бильярдной лампой, которая, кажется, висит совсем низко, в глубине стойка с акустической системой, встроенная в книжный шкаф с внушительной коллекцией компакт-дисков. Франц и его отправил в корзину. В тот момент, когда он уже собирался закрыть программу показа изображений, его одолел запоздалый приступ любопытства. Он извлек из корзины фотографию сарая и несколькими нажатиями на клавишу увеличил ее так, что в тени можно было рассмотреть всякую разность: коробки, мешки с удобрениями, садовые инструменты, ящики с инструментами, чемоданы. Косая тень от двери падала на стопку папок. Те, что лежали внизу, были частично освещены, верхние оставались в затемнении. 120 процентов. 150 процентов. Франц попытался прочесть надпись черным фломастером на обрезе одной из папок. Ему удалось различить несколько букв. В первой строчке: одно «О», одно «В», а в конце «И». В следующей строчке слово начиналось с «Д», потом «К» и «О», потом явно «OB», а значит, «Оверней». Последняя строчка видна отчетливо, в ней указано «от Е до Л». Эта папка лежала в самом низу кипы. Самую верхнюю пересекал солнечный луч: низ был виден, верх неразличим. Но и то немногое, что он увидел, заставило его замереть. Долгое время он не двигался, пытаясь осознать представшую перед ним картину и то, что она для него означала. Перед ним были папки с архивами доктора Оверней.
В одной из этих папок находилось медицинское досье его матери.
Ключ повернулся в замке. Наконец она одна. Софи вскочила, подбежала к стенному шкафу, встала на цыпочки, достала свой ключ и отперла дверь, дрожа от напряжения. Прислушалась к гулким шагам Франца, спускавшегося по лестнице. Кинулась к окну, но не увидела, как он выходит. Если только он не вышел через подсобку для сбора мусора, что маловероятно, и тем более он без пиджака, значит, Франц где-то здесь, в здании. Она быстро надела туфли без каблуков, осторожно прикрыла дверь и спустилась по лестнице. В этой части дома никаких звуков телевизора слышно не было. Софи подождала, пока дыхание успокоится, остановилась на первом этаже, потом двинулась вперед… Здесь только один выход. Она медленно приоткрыла дверь, молясь, чтобы та не скрипнула. Полумрак скрывал не все, и внизу открывшейся перед ней лестницы она заметила отдаленный свет. Прислушалась, но услышала только биение крови в висках. Осторожно начала спускаться. Внизу свет повел ее направо. Это подвалы. В глубине слева виднелась приотворенная дверь. Не стоило идти дальше, это слишком рискованно. У Франца на мотоциклетной связке три ключа. Так вот для чего нужен третий. Софи тихо поднялась обратно. Подождем удобного случая.
На вкус куда более горько, чем обычно; наверное, мощная доза. К счастью, Софи теперь знала, как действовать. Рядом с кроватью она положила комок смятых бумажных платков, в которые могла срыгивать; запас этих платков она обновляла каждый раз, когда шла в туалет. Получалось не всегда. Позавчера Франц оставался рядом с ней слишком долго. Не отходил ни на секунду. Она чувствовала, как жидкость просачивается в горло. Прежде чем закашляться, чего с ней никогда не случалось и что бы его наверняка встревожило, она решилась проглотить, притворившись, что неловко повернулась во сне. Через несколько минут она ощутила, как тело ее потяжелело, а мускулы расслабились. Это напомнило последние секунды перед операцией, когда анестезиолог просит считать до пяти.