– А что мешало Берку использовать Перри в качестве посредника? – спросила она, поднимая голову. Вопрос этот сам родился из хаоса, царившего в ее голове. – Вряд ли ему хотелось, чтобы его имя было напрямую связано с этими типами. Так что если он лично и не встречался с ними, это еще ничего не значит. Он заплатил им за то, чтобы они устроили пожар. Он заплатил им за то, чтобы они похитили меня.
– Я так не думаю, дорогая, – ответил Лаки. – Но погоди, скоро мы это выясним.
Домой к Лаки они прибыли под утро. Серена плохо представляла, который час. Для нее ночь тянулась бесконечно. Плотно завернутая в одеяло, она сидела нахохлившись на пассажирском сиденье лодки, пока та прокладывала себе путь по протокам болота. Ни она, ни Лаки не проронили больше ни слова. Когда они наконец подъехали к причалу, каджун привязал лодку и внес Серену в дом.
Она даже не пыталась протестовать. Сказывался шок от того, что ей только что довелось пережить, не говоря уже о том, что все могло закончиться совершенно иначе. А еще ей, отнимая последние силы, не давал покоя вопрос: кто за всем этим стоит? Казалось, еще мгновение – и напряженные, как канаты, нервы лопнут, а она сама разлетится тысячами осколков. Так что объятия Лаки явились для нее своего рода лекарством – в данной ситуации, пожалуй, самым эффективным.
Он отнес ее в ванную и осторожно раздел. И пока он это делал, она не сводила глаз с его рук – рук художника, сильных и вместе с тем таких нежных, что она почти не чувствовала, как он снял с нее, словно увядшие лепестки, грязную, порванную блузку и пропитанный виски лифчик. Ей тотчас вспомнилось прикосновение других рук, вернее, омерзительных лап Уиллиса, и ее передернуло.
– Ты боишься меня, cherie? – негромко спросил Лаки.
Серена покачала головой:
– Нет. Просто… – По ее телу вновь пробежала дрожь омерзения, а к глазам подступили слезы. – Просто он прикасался ко мне… У меня такое ощущение, будто меня осквернили.
Лаки наклонился, губами нежно промокнул слезы, что стояли в ее глазах, и прошептал:
– Все в порядке, дорогая. Не переживай. Я тебе помогу.
Он наполнил теплой водой старомодную, на ножках, ванну и, взяв из аптечки бутылочку, капнул в нее каких-то таинственных ароматических масел. Как только вода была готова, он раздел Серену и осторожно посадил в ванну.
Ароматная вода показалась ей райским наслаждением; теплая и нежная, она ласкала кожу, снимала боль. Вместе с паром все помещение наполнилось приятными, слегка пьянящими ароматами. Они кружили голову, а главное, моментально заставили забыть омерзительный запах пота, алкоголя и страха. Серена закрыла глаза и расслабилась – наверно, впервые за несколько недель. Лаки склонился над ней, одной рукой обняв ее за плечи, другой – осторожно смывая грязь. Мягким лоскутком ткани он бережно вытер ей лицо, стараясь не сделать больно ушибам и поцарапанной коже. Его прикосновения наполняли Серену умиротворением. С предельной осторожностью он дотронулся до пореза в уголке ее рта, провел лоскутком вниз по шее, легким движением ополоснул грудь. Затем, нежно поцеловав ее в висок, несколько раз зачерпнул пригоршню теплой воды и полил ей кожу. Вода ароматным каскадом сбегала по ее телу, смывая грязь, успокаивая нервы, исцеляя боль.
Все это время Серена молчала, опасаясь произнести даже слово. Она позволила Лаки прикасаться к ней, и прикосновения эти помогали ей забыть то, что с ней только что произошло. Она не сопротивлялась – наоборот, всецело отдалась во власть его сильных и заботливых рук, всем своим существом впитывая его нежность, его любовь, и осторожно, словно боялась растерять, прятала как можно дальше в глубины души. Завтрашний день маячил на горизонте подобно грозовой туче, надвигающейся над болотом, и оттого эти нынешнее мгновения казались ей еще более трепетными и бесценными. Она наслаждалась каждым из них сполна, моля бога, чтобы они продлились как можно дольше.
Наконец вода остыла. Лаки вынул ее из ванны, вытер, завернул в сухое полотенце и, осторожно усадив, принялся расчесывать ее влажные волосы. Обработав самые болезненные ссадины каким-то загадочным маслом из аптечки, он отнес ее в постель и, бережно уложив ее, сам лег рядом. Его руки на ощупь нашли путь к ее талии, и Серена свернулась клубочком в его объятиях. Голову она положила ему на плечо, как будто оно предназначалось именно для этих целей.
– Лаки? – прошептала она.
– Тихо, cherie, – прошептал он в ответ. – Спи.
– Нет, я хочу тебя, – она приподняла голову и в неярком свете свечи на прикроватном столике заглянула ему в глаза. – Возьми меня, прошу тебя. Я хочу ощутить твое тело внутри себя. Поверь, мне тотчас станет легче. Пожалуйста.
Лаки в ответ пристально посмотрел ей в глаза – в них читалась мольба, видеть которую для него было мукой. Боже, как он любил ее! Он даже не догадывался, что способен на такие чувства! И вот теперь эта любовь пронзила его насквозь, наполнила собой каждую клетку его тела. От нее нестерпимо болели мышцы, болели кости, болела кровь. Лаки чувствовал ее у себя на языке. Серена. Он любил ее. И он не мог ей дать ничего другого, он мог хотя бы подарить ей самого себя: свое тело, свои прикосновения, свою нежность. И тогда эта боль отступит, оставит его.
– Прошу тебя, Лаки, – прошептала Серена.
Он перевернулся на бок и, опустив голову, поцеловал ее, пока руки гладили ее тело. Он не торопился и даже сам удивился собственному терпению, одаривая ее ласками со всей нежностью, на какую был способен и о которой даже не подозревал. Он гладил и целовал ее до бесконечности, пока Серена не взяла инициативу в свои руки и помогла ему войти в горячую плоть у нее между ног. Он скользнул туда, и у него тотчас перехватило дыхание. Боже, какое это наслаждение – ощущать себя с ней одним целым, какое блаженство! Его движения были медленными и нежными, он не спешил, как можно дольше оттягивая момент насыщения.
А когда тот наступил, остался в ней, прижимая ее к себе, гладя ей волосы, нежно касаясь губами ее виска и нашептывая ей что-то на ухо.
– Я люблю тебя, – прошептала она в ответ, прежде чем ее сморил сон.
Лаки посмотрел на нее. Пламя свечи дрогнуло и погасло, и их обоих обволокла темнота.
– Je t’aime, mon coeur [11] , – прошептал он в тишине ночи.
– Должен сказать, что я слегка озадачен этой переменой настроения, – протянул Ламар Кэнфилд, глядя на тех, кто пригласил его в Шансон-дю-Терр в столь неподходящий час. У нынешней молодежи никакого чувства приличия. В наши дни хорошие манеры больше не в моде. Будь это не так, разве пришло бы кому-нибудь в голову вызвать его в такую рань, когда еще нет и девяти утра.
Он посмотрел на молодую женщину в дорогом зеленом костюме и кремовой блузке, с невозмутимым видом сидевшую за массивным столом Гиффорда Шеридана. На шее – нитка жемчуга, золотистые волосы зачесаны назад и собраны в узел. Когда он вошел, уголки ее рта чуть приподнялись в сдержанной улыбке. Впрочем, сдержанность эта была явно фальшивой: женщина то и дело нервно крутила на пальце кольцо с крупным топазом.