— Возможно, самый могущественный объект в вуду — это бака. — Пальцем Изабелла обвела кружок вокруг баки на столе. — Бака — это талисман, только особого и очень опасного состава. Это слияние двух душ: «ка» — земной души, остающейся с телом после смерти, и «ба» — небесной души, которая уходит в рай. Именно это сочетание делает власть баки такой разноплановой: она может стать всем, чего захочет ее владелец, — целительной силой или оружием.
Изабелла помолчала. Она отставила баку, подошла к буфету, достала четыре чашки и наполнила их миндальным ликером.
— На какое-то время вуду очень хорошо прижилось в Новом Свете. Но надо представить палатку рабов в тихую ночь. Отблески пламени. Тихий рокот барабанов. Бормотание заклинаний, нисхождение лоа и бьющийся в конвульсиях человек. Рабовладельцы проявили редкую даже для них жестокость: вешали, пороли, кожу сдирали за малейший обряд вуду. И религия снова приспособилась, надев одежды другого культа. Для обозначения богов вуду стали брать католических святых. Эрзули стала Девой Марией. Легба-Лев стал Христом. Скажете, удивительно? Но религии всегда заимствуют друг у друга и перемешиваются. По легенде, Моисей был посвящен в вуду своим наставником, черным теологом по имени Пе́тро. Некоторые даже утверждают, что Моисей был некоторое время женат на чернокожей женщине, пока не вмешалась его семья. Кто знает? Так или иначе, вуду, сменив кожу, пережило четыреста лет рабства в Новом Свете и существует по сей день.
Изабелла откинулась на спинку стула и вытянула руки на стол.
— Вот, друзья мои, все, что я знаю о вуду.
Наша реакция оказалась схожей: все это интересно, но с нами-то какая связь? Что это говорит нам о V&D? Как это нас спасет?
— Изабелла, расскажите нам о вуду и смерти, — попросил я.
Она подумала.
— В вуду принято чтить души предков. И готовить душу к смерти. Покаяние и раскаяние, как я уже говорила.
— О’кей, а что насчет… предотвращения смерти?
— Ты имеешь в виду исцеление больных?
— Не совсем. Я хотел узнать, есть ли способы… обмануть смерть?
Изабелла наморщила лоб:
— Не понимаю.
— Я встретил человека, который планирует жить дольше даты, указанной в его некрологе. Жить вечно. Вы не сказали, как использовать для этой цели обряды вуду.
Она покачала головой:
— Жрецы вуду не станут это делать.
— Откуда вы знаете?
— Это попросту не входит в понятия этой религии.
— Бросьте, ну должно же быть что-нибудь!
В моем голосе слышалось напряжение. Это была наша последняя ниточка, единственная оставшаяся версия, и она разваливалась у нас на глазах.
— Может, зомби? — в отчаянии предложил я. — Разве в вуду не знают способа поднимать мертвецов?
— Я же сказала: забудьте о зомби.
— Они существуют?
— Только в Голливуде. Это не входит в понятия вуду.
— Но они все-таки существуют?
Изабелла отодвинулась. Мой срывающийся голос прозвучал совсем жалобно. Она вздохнула:
— Не знаю. Ходят разные слухи. Однажды ученые в Гарварде заявили, что нашли на Гаити химические вещества, от которых человек теряет сознание, а очнувшись, становится вялым и покорным. Но вам, как и мне, известно, что зомби не могут мыслить, они пусты. Если бы я захотела жить вечно, я не согласилась бы на такое.
Справедливо. Шататься, вывалив язык, может, и прикольно одну субботу, но целую вечность?!
— Изабелла, пожалуйста, подумайте. Должно что-то быть!
Она на мгновенье закрыла глаза. Исходящие от нее тепло и уверенность наполняли комнату. В флуоресцентном свете ее серебристая прядь светилась голубым. Изабелла искала ответ на мой вопрос. Открыв глаза, она взяла меня за руки, погладила большими пальцами мои ладони, словно читая судьбу, и сострадательно покачала головой:
— В какой-то момент каждой культуре приходится выбирать между прямой и окружностью. Окружность — это замкнутый круг: времена года, приливы-отливы, восход-закат, рождение-смерть, может, и смерть-рождение, кто знает? А прямая… Прямая означает прогресс. Приобретение, совершенствование, улучшение окружающего мира. Ни окружность, ни прямая сами по себе не являются ни злом, ни благом. Этого большинство людей не понимают. Куда важнее равновесие… Но жить вечно в виде одного человека? Обмануть цикл? Это прямая, Джереми, прямая, вышедшая из-под контроля. То, что ты описываешь, не вуду. Не существует ни магии, ни веры, чтобы такое совершить. Прости, но мне кажется, ты не там ищешь.
Меня охватила паника. Это был наш последний шанс.
— Но если кто-то, не являясь адептом этого культа, нашел способ использовать вуду для совершенно чуждых целей?
Изабелла подумала.
— Ну, если так, — сказала она с чудесной лукавой улыбкой, — тогда моя черная половина страшно разочарована своей белой товаркой.
Мы ушли, оставив последнюю надежду погребенной под руинами здравого смысла.
Я целый час предавался унынию, а потом чертова загадка раскололась передо мной, как орех.
«А почему ты не расскажешь ему шутку? — сказал Шалтай-Болтай. — Вдруг он тебе спасибо скажет?» «Хватит! — взорвался Бернини. — Помни о договоре».
Я вновь и вновь вспоминал эту перепалку. Мы что-то упускали. Что-то было прямо у нас под носом, но мы не видели.
Я не мог избавиться от мысли, что мы исчерпали возможности для спасения.
Майлс растянулся на потрепанном одеяле в обшарпанной комнате мотеля и бездумно крутил кубик Рубика — поворот, пауза, поворот, пауза. Майлс не был, как это называется, скоростным сборщиком, но он участвовал в нескольких соревнованиях в старших классах, где всякие юные математики, поклонники научной фантастики, коллекционеры комиксов и прочие девственники нашего мужского племени собирались побить рекорд по сбору кубика Рубика. Действующим чемпионам это удавалось за пятнадцать секунд и даже меньше. Поразительно, как меняется мир: у Эрнё Рубика, венгерского математика, в первый раз целый месяц ушел на сборку изобретенного им кубика.
«А почему ты не расскажешь ему шутку? Вдруг он тебе спасибо скажет?»
С какой стати мне благодарить его?
Майлс единственный в комнате проявлял какую-то активность. Мы с Сарой вяло сидели, как пассажиры, застрявшие в аэропорту. Поворот, пауза, поворот, пауза. Его большие пальцы двигались удивительно проворно.
Сара тоже наблюдала за ним.
— Как вы это делаете? — не выдержав, спросила она.
Майлс удивленно поднял глаза, словно мы пробудили его от глубокого сна.
— Это? — поднял он кубик.
— Да. Как вам удается так быстро собирать его?