Когда-то у нее был отец. В доказательство этого Эйнджи могла бы показать свои шрамы. И дом тоже. Она до сих пор помнит запах прогорклого подгоревшего жира из кухни. Большой темный чулан, запиравшийся снаружи. А вот денег не было никогда.
Она, не раздеваясь, легла на кровать и подождала, пока в доме не станет тихо. Вскоре соседка по комнате уже храпела. Тогда Эйнджи выскользнула из-под одеяла и на цыпочках вышла из комнаты. Спустилась по лестнице и шмыгнула из дома через черный ход.
Ее встретила ветреная ночь. Облака мчались по небу с бешеной скоростью, словно в ускоренной киносъемке. Улицы пусты. Лишь изредка проезжал одинокий автомобиль. Эйнджи зашагала на запад. Было страшновато. Ей казалось, будто за ней кто-то постоянно следит. Спиной и затылком ощущала чужой взгляд, однако когда обернулась, то никого не увидела.
Зона преследовала ее, как тень. Если она станет идти дальше, если у нее будет цель, если сможет сосредоточиться на ней, то, возможно, Зона ее не догонит.
Попадавшиеся на пути дома темны. На ветру поскрипывали ветви деревьев. Когда Эйнджи вышла к озеру, вокруг стояла чернильная темень, черная и блестящая, как нефтяное пятно. Держась неосвещенной стороны улиц, она зашагала в северном направлении. Увидев возле своих домов незнакомого человека в столь поздний час, живущие здесь люди вполне могут позвонить в полицию.
Она узнала дом — его показывали в выпусках новостей. Обнесенный высокой чугунной решеткой, он как будто перенесся сюда из Англии. Эйнджи обошла его и, стараясь держаться в тени деревьев, зашагала вверх по холму. С весны по осень дом оставался невиден из-за плотной стены живой изгороди, но сейчас листва облетела, и можно было заглянуть в переплетение тонких веток.
В комнате с изящными стеклянными дверями, выходившими на мощеную площадку, в окнах горел свет. Эйнджи постояла у ограды, стараясь не прикасаться к ней, и заглянула на задний двор Питера Бондюрана. Ее взгляд скользнул по бассейну, по каменным скамьям, по кованым столикам и стульям, которые еще не унесли на хранение на зиму. Она смотрела на янтарный свет, лившийся из окна, и фигуру сидящего за столом мужчины. Интересно, он переживает одиночество так же, как и она? Дают ли ему сейчас успокоение деньги?
Питер встал из-за стола и прошелся по кабинету. Беспокойство и напряжение не отпускали. Он не мог заснуть, но отказывался принять таблетки, которые прописал врач. Кошмарное видение отчетливо стояло перед мысленным взглядом: рыжие языки пламени, тошнотворный запах… Закрыв глаза, он отчетливо видел эту картину, ощущал жар огня. Он видел лицо Джиллиан: его шок, его стыд, его боль. Оно парило, отделенное от тела. Рваные мышцы шеи, кровь. Если его сознание наполнено столь жуткими образами, когда он бодрствует, то что тогда говорить о снах?
Он подошел к французскому окну и выглянул в ночь, черную и холодную. Казалось, из темноты на него смотрят чьи-то глаза. Джиллиан. Он едва ли не кожей ощущал ее присутствие. Оно давило ему на грудь, как будто она обхватила его руками. Даже после смерти дочь пыталась прикасаться к нему, льнула, отчаянно желая любви, какой бы извращенный смысл она ни вкладывала в это слово.
Где-то глубоко внутри шевельнулось странное, противоестественное возбуждение, однако на смену тотчас пришли отвращение, стыд и чувство вины. Он со звериным рыком отпрянул от окна и, подскочив к столу, одним махом сбросил все на пол.
Ручки, пресс-папье, органайзер, папки, записную книжку. Телефон возмущенно пискнул, электрическая лампочка с хлопком разлетелась по комнате сотней мелких осколков. Комната погрузилась в темноту.
Ослепительная вспышка осталась жить в глазах Питера — два ярко-рыжих языка пламени, которые двигались вместе с ним.
Огонь, от которого не скрыться. Нервы подобны застрявшему в горле камню, твердому и зазубренному. Питер ощущал давление изнутри глазных яблок — казалось, они вот-вот лопнут. Может, тогда он больше не увидит этот жуткий огонь?
Из горла вырвался сдавленный стон. Наступая в темноте на ручки и блокноты, он на ощупь двинулся к торшеру и, немного успокоившись, включил свет и начал собирать разбросанные по полу вещи, поднимая их и кладя на стол одну за другой, в аккуратном порядке. Это то, что нужно: с предельной, безукоризненной точностью собрать осколки жизни, стереть с их поверхности слезы и продолжать жить дальше, как много лет назад, когда Софи забрала Джиллиан и уехала.
Он поднял записную книжку. Та была распахнута на пятнице. Джиллиан: ужин. Его собственный, четкий почерк. Все так невинно, так просто. Увы, с Джиллиан далеко не все невинно и просто. Как бы она ни старалась.
Неожиданно, пробудив его от тяжких воспоминаний, зазвонил телефон.
— Питер Бондюран слушает, — произнес он, как будто сидел за рабочим столом у себя в офисе, и попытался вспомнить, должен ли кто-то позвонить ему из другой части света.
— Папочка, дорогой, — пропел нежный обольстительный голос. — Я знаю все твои тайны.
— У нас будет бледный вид, если мы покажем новый фоторобот, — пожаловался Сэйбин, расхаживавший рядом со столом. Нижняя губа отвисла, как у обиженного двухлетнего ребенка, резко контрастируя с его элегантным обликом. Всегда готовый к общению с прессой, сегодня он надел новый серый костюм и голубую рубашку, которую дополнял темный галстук. Настоящий щеголь.
— Не понимаю, каким боком это отрицательно отразится на твоем отделе, Тед, — заметила Кейт. — В конце концов, это ведь Грир начал пороть горячку.
Сэйбин еще больше нахмурился и бросил на нее выразительный взгляд.
— Я знаю, чья это вина.
— Свидетельница здесь ни при чем, — решительно отозвалась Кейт. Она отлично знала, что имел в виду окружной прокурор.
— По моим сведениям, она не изъявляет особого желания сотрудничать со следствием, — озабоченно произнес Эдвин Нобл, вступая в разговор. Он сидел на стуле для посетителей, слишком низком для его высокого роста. Брючины высоко задрались над худыми лодыжками, открывая взору резинку нейлоновых носков.
Кейт смерила Нобла пристальным взглядом. С ее языка были готовы сорваться с полдесятка язвительных замечаний, не последним из которых было бы: «Какого черта ты здесь забыл?»
Впрочем, ответ на этот вопрос не требовался. Присутствие Нобла в кабинете окружного прокурора выходило за границы приличий. Увы, Кейт мысленно перебрала все аргументы и знала, каким будет результат. Ее отдел по работе с потерпевшими и свидетелями подотчетен окружному прокурору. Питер Бондюран — ближайший родственник жертвы (если мертвая женщина — его дочь), и таким образом имеет право на информацию о ходе расследования. Эдвин Нобл представляет его интересы. И так далее, и тому подобное.
Она посмотрела на Нобла, как на кусок дерьма, налипший на туфлю.
— Такое случается сплошь и рядом.
Ее намек попал в цель. Сидя на стульчике, Нобл расправил плечи. Глаза его сделались неприязненно холодными.