– Прекратить ссору!
Засмотревшись на происшествие, никто не заметил, как из перелеска навстречу отряду саксов выехал сам король в сопровождении нескольких рыцарей. Даже Гас, не слишком почтительный к франкам, более того, настроенный традиционно недружелюбно и недоверчиво, не посмел в присутствии Карла держать фрамею в боевом положении. Опустил секиру и Третьен. Другие франки, приготовившиеся вступить в схватку, желая поддержать товарища, отступили на обочину дороги и спрятали обнаженные уже мечи. И саксы, которые не намеревались бросать в беде своего товарища, уже тоже взявшиеся за рукоятки мечей или поднявшие фрамеи, натянули поводья коней.
– Что здесь происходит?
Из толпы франков выступил рыцарь и объяснил королю слово в слово, что было высказано обоими участниками столкновения и к чему это привело. Рыцарь, конечно, был откровенно на стороне Третьена, и рассказывал предвзято, выдавая слова одноплеменника за шутку. Тем не менее, король, хорошо знающий своих воинов, повернулся и к Гасу.
– Рассказывай ты.
Гас коротко передал свое изложение события. Причем, не старался обвинить одного франка, а откровенно признал, что готовился убить наглеца.
– Позвать сюда стражу! – распорядился Карл. Кто-то побежал за стражниками. А король снова повернулся к саксу, рассматривая и его самого, и хмурые физиономии его товарищей, и оскаленные волчьи морды у них на плечах. – Что за отряд? Куда путь держите?
– По распоряжению нашего господина эделинга Кнесслера, я собрал пятьдесят воинов для участия в общем турнире.
– А ты кто такой? – спросил король у второго участника стычки.
– Я – Третьен из Реймса, – коротко ответил воин.
– Где-то я слышал это имя…
– Я участвовал почти во всех походах вашего величества и ни разу не запятнал своего имени позором. Это может подтвердить любой, кто меня знает.
– Если бы так… – неожиданно сказал Карл, вызвав своим замечанием смятение Третьена.
Прибежали стражники.
– Арестовать и повесить Третьена из Реймса за нарушение королевского указа о перемирии.
Стражники молча взяли под руки несчастного ветерана, потерявшего дар речи.
А Карл хотел уже во всеобщей тишине двинуться дальше, когда его остановил граф Оливье.
– Ваше величество. Я редко обращаюсь к вам с просьбами, но сейчас осмелюсь это сделать.
– Говори.
– Ваше величество, я прошу вас простить Третьена из Реймса. Этот воин прибыл в вашу ставку вместе со мной, и прекрасно себя зарекомендовал, прикрывая мне спину в стычке с саксами на дороге. Я благодарен ему и прошу также и вашей благодарности, если вы мною хоть немножко дорожите.
– Он своими неумными действиями готовился разрушить то, что все мы так старательно создавали. За это прощения быть не может.
– Ваше величество… – просяще повторил граф.
– А ты что скажешь? – повернулся король к Гасу. – Он с тобой затеял ссору. Тебе и слово.
– Ваше величество, – сказал сакс, хмуро посмотрев на Третьена. – Ссоры между мужчинами дело не новое и случаются всегда и везде. И добра они приносят мало. Но и из самого плохого, что с нами со всеми случается, можно и нужно извлекать пользу. Если ваше королевское величество позволит, я хотел бы предварить общую схватку поединком между мной и этим воином. И пусть каждый дерется своим оружием. Тогда пусть небо рассудит, кто из нас прав, кто виноват.
Карл посветлел суровым до этого лицом.
– В твоих словах есть доля истины. Тогда ни один злой язык не скажет, что я допускаю несправедливость. Божий суд всегда будет Божьим судом, и он, при всей внешней не обязательной понятности для нас с вами, все-таки является высшей справедливостью. Слышишь, Третьен, что предлагает твой противник?
Франк в надежде поднял глаза и посмотрел на недавнего врага, который пожелал остаться противником на завтрашний день, хотя мог бы просто согласиться с королем, и тогда болтаться бы Третьену с веревкой на шее на ближайшем подходящем для этого дереве.
– Слышу, ваше величество. Мне после сказанного кажется, что если я не убью его или он не убьет меня, мы сможем с этим саксом подружиться. Он совсем и не такой плохой парень, как можно было подумать, заглядывая в пасть волка на его плече.
– Кстати, – спросил Карл, – что значит эта волчья шкура? Это просто украшение или символ? Я вижу, несколько человек носит такие же…
– Это символ нашего рода, ваше величество. Когда-то давным-давно римляне сожгли сакскую деревню, и одного грудного ребенка унесла в лес раненая мать. Мать умерла, а ребенка нашла и подобрала волчица, как потом прочитали по следам оставшиеся в живых мужчины деревни. Младенец был вскормлен волчьим молоком и воспитан в волчьей стае. И вернулся к людям только уже зрелым юношей. От него взял начало наш род. С тех пор мы не убиваем волков, но покупаем у охотников волчьи шкуры, чтобы носить их на себе [110] . И дикие волки никогда не трогают скот нашего рода, даже в самые голодные годы. Более того, мы сами выносим им в лес пищу, если знаем, что в лесу мало дичи. Сейчас, много времени спустя, все мужчины нашего рода отличаются от других воинов волчьим нюхом на опасность и волчьей яростью в бою, и еще… – Гас состроил страшную гримасу, которая должна была изображать улыбку, – сильной волосатостью…
И он почесал свою густую и жесткую рыжеватую бороду, органично переходящую в поросль на груди, подтверждая сказанное.
– Пусть так. Интересно будет посмотреть вашу схватку. Я назначу победителю особенно большую премию, потому что он будет победителем не по силе, а по воле Божьей. Отпустите Третьена, – дал король команду стражникам и развернул коня. – А это что за люди? Насколько я могу судить, это совсем не саксы…
К группе, вокруг которой все сосредоточились, неторопливо подъехали еще двое. Очень высокий, сухощавый, и в то же время широкоплечий человек с длинными волосами, но без бороды, сидящий на таком же высоком кауром жеребце, и с ним круглолицый, крепкий воин, позади седла которого выглядывал из налучья славянский лук, значительно превосходящий размерами луки франков и саксов и отличный от них по форме [111] .