— Тихо, зверушка, — прорычал лежавший на мне мужчина, полузакрыв глаза.
За его плечом я разглядела людей, которые смотрели на нас; мужчины в масках сидели на стульях у изножья кровати, держа в руках бокалы. Они смеялись и подбадривали того, который меня насиловал. А в центре этой компании, положив ногу на ногу, сидел хозяин. Граф Адер.
Я вздрогнула и очнулась. Я лежала на большой кровати в темной и тихой комнате. Я едва шевельнулась, но это движение отозвалось вспышкой боли во всем моем теле. Чувство было такое, словно меня вывернули наизнанку и растянули. От талии до ног тело онемело, а в желудке скопилась желчь. Щеки и губы распухли, губы высохли и потрескались. Я понимала, что со мной случилось ночью. Боль была тому свидетельницей. Теперь нужно еще было все это пережить.
И тут я увидела его, лежащего на кровати рядом со мной. Адера. Во сне его лицо выглядело почти безмятежным. Похоже, он был обнажен, но прикрыт простыней ниже пояса. Он повернулся ко мне спиной, и я увидела много старых шрамов. Видимо, его когда-то сильно избили.
Я подползла к краю кровати, наклонилась, и меня стошнило.
Издаваемые мною звуки разбудили хозяина дома. Он застонал с похмелья — по крайней мере, я подумала, что он тоже мается похмельем — и прижал пальцы к виску. Его зелено-золотистые глаза рассеянно и изумленно уставились на меня.
— Боже милостивый, ты еще здесь, — сказал он мне.
Я в гневе бросилась к нему, подняла руку и сжала кулак, готовясь ударить его, но он лениво оттолкнул меня могучей рукой.
— Без глупостей, — предупредил он, — иначе я тебя пополам переломлю, как палочку.
Я подумала о юношах и девушках, которых видела ночью.
— Где они? Остальные? — спросила я требовательно.
— Получили деньги и ушли, наверное, — пробормотал Адер, провел пятерней по спутанным волосам и брезгливо поморщился, учуяв запах блевотины. — Позови кого-нибудь, пусть приберут здесь, — буркнул он и резко встал с кровати.
— Я вам не служанка. И не…
Я запнулась в поисках слова. Я даже не знала, есть ли такое слово.
— Не шлюха? — Адер взял с кровати одеяло и завернулся в него. — Однако ты не девственна.
— Это не значит, что я желаю, чтобы меня одурманили зельем и чтобы потом меня насиловала толпа мужчин.
Адер ничего не сказал. Придерживая одеяло, он подошел к двери и позвал слугу громким криком. Затем он повернулся лицом ко мне:
— Итак, ты считаешь, что я дурно обошелся с тобой? И как же ты поступишь? Ты могла бы рассказать о своей истории констеблю, и тогда он посадит тебя за решетку за проституцию. Так что я предлагаю тебе взять деньги. Перед уходом кухарка тебя покормит. — Он склонил голову к плечу и присмотрелся ко мне. — Ты — та, которую Тильда подобрала на улице, верно? Та девчонка, которой некуда было деваться? Что ж… пусть никто не говорит, что я — не щедрый человек. Можешь остаться у нас на несколько дней. Отдохни, приди в себя, если хочешь.
— А ужин мне придется зарабатывать, как прошлой ночью? — язвительно осведомилась я.
— А ты дерзка, однако! Так разговариваешь со мной… Одна-одинешенька на всем белом свете, никто не знает, что ты здесь. Да я мог бы съесть тебя, как кролика, жаркое из тебя приготовить. Тебе что, совсем не страшно? — Он ухмыльнулся, глядя на меня с удивлением и с толикой одобрения. — Надо подумать…
Он уселся на диван и плотнее завернулся в одеяло. Он был аристократом, но манеры у него были просто разбойничьи.
Я попыталась встать и найти одежду, но у меня закружилась голова, и все поплыло перед глазами. Я упала на кровать в тот самый момент, когда вошел слуга с тряпками и ведром. Не глядя на меня, он встал на колени и принялся вытирать лужицу блевотины на полу. И тут я ощутила острую боль, и только тогда увидела, что вся моя кожа, с головы до ног, покрыта царапинами, ссадинами и синяками. Боль внутри меня и боль снаружи я получила от рук дикаря.
Я была готова бежать из этого дома, даже если бы мне пришлось ползти на четвереньках. Но я не смогла даже на фут уйти от кровати. От изнеможения и боли я снова лишилась чувств.
Пройдет несколько месяцев, прежде чем я смогу покинуть этот дом.
Близ Сент-Эндрю
Наши дни
У рассвета в это время года — характерный оттенок. Пыльный, серовато-желтый, как поверхность желтка сваренного вкрутую яйца. Люк готов поклясться, что заря повисает над землей, словно ядовитые испарения, будто призрачное проклятие, но он прекрасно понимает, что на самом деле в таких красках нет ничего особенного, что это всего-навсего игра света на капельках влаги в утреннем воздухе. Как бы то ни было, утро выглядит особенно: желтоватое небо и низко нависающие тучи, отбрасывающие на землю зловещие тени, а еще — почти полностью облетевшие деревья. Темно-серые и коричневые.
Заметив в зеркале заднего вида полицейскую машину, Люк решил, что ехать дальше до канадской границы в его пикапе не стоит. Его машина слишком хорошо известна. На лобовом стекле табличка, возвещающая о том, что за рулем врач, а рядом — наклейка из школы, в которой училась Джолин, возвещающая о том, что дочь водителя включена в список лучших учеников начальной школы «Аллагаш Ривер». «С каких это пор, — гадал Люк, когда Тришия настояла на том, чтобы прикрепить эту наклейку к лобовому стеклу, — в начальной школе существуют такие списки?» В общем, последние полчаса они ехали, фактически возвращаясь в Сент-Эндрю и пользуясь дорогами с односторонним движением. Люк пытался добраться до дома человека, которому, как он считает, можно доверять. Сначала он позвонил этому человеку по мобильному телефону, чтобы спросить, нельзя ли одолжить у него машину. Но гораздо больше его интересовал вопрос, не разыскивает ли его полиция.
Люк останавливается перед большим перестроенным фермерским домом, стоящим на некотором отдалении от городка Сент-Эндрю. Дом — красавец. Один из самых больших и ухоженных в округе. Вокруг крыльца — резьба в виде пушков вербы, вдоль подъездной дорожки — фонари, работающие на солнечных батареях. Дом принадлежит врачу, не так давно начавшему работать в больнице. Это анестезиолог по имени Питер. Он переехал сюда из мегаполиса, чтобы его дети росли на природе. Он считает, что здесь нет ни преступности, ни наркотиков. Питер — патологически дружелюбный человек. Ему удается сохранять приятельские отношения даже с Люком, который всегда был ершистым, а после недавно пережитых бед уже несколько месяцев почти ни с кем не общался.
Люк стучит в парадную дверь. Питер выходит в махровом халате и шлепанцах. Вид у него озабоченный. Судя по всему, телефонный звонок Люка его разбудил, и Люку, конечно, неловко.
Питер кладет руку ему на плечо. Они стоят на пороге.
— Все в порядке? — спрашивает Питер.
— Неудобно просить. Просьба странная, я понимаю, — говорит Люк, переминаясь с ноги на ногу и опустив голову. Минут десять он отрабатывал это вранье. — Понимаешь, какое дело… У меня несколько дней гостила дочка двоюродной сестры, и я обещал ее матери, что отвезу ее домой вовремя, чтобы она успела на автобус. Какая-то у них там школьная экскурсия. А у меня пикап барахлит. Боюсь, заглохнет по пути туда или обратно…