— Привидение? — ахнула я, и у меня на затылке волосы встали дыбом. Я вспомнила страшные рассказы возниц о тоскующих мертвецах, разыскивающих своих возлюбленных.
— Не настоящее привидение, — с улыбкой проговорил Алехандро. — Хотя она похожа на призрак. Она держится сама по себе, и на нее можно только наткнуться, как на оленя в лесу. Ни с кем не разговаривает и на тебя не обратит внимания, даже если ты попытаешься с ней заговорить. Ее зовут Узра.
Я была очень благодарна Алехандро за то, что он поделился со мной этими сведениями, но они поселили во мне непокой. Я лишний раз убедилась в своем невежестве и недостатке воспитания. Никто никогда не рассказывал мне ни о каких иноземных странах, я не знала имени знаменитого художника. Но более всего меня пугала Узра. Мне совсем не хотелось встречаться с женщиной, уподобившей себя призраку. Что с ней сделал Адер, чтобы она лишилась дара речи? Отрезал язык? Я не сомневалась, что он достаточно жесток и способен на такое.
— Не знаю, зачем вы мне рассказываете обо всем этом, — сказала я. — Я тут не останусь.
Алехандро улыбнулся мне очаровательной улыбкой — мирной, как у алтарника, — и сверкнул глазами:
— О, я все это рассказал исключительно для того, чтобы скоротать время. Принести тебе еще бульона?
Поздно вечером по звукам шагов я поняла, что Адер и его свита собираются уйти из дома. Я встала с кровати, прокралась к лестнице и посмотрела на них. Они были необычайно хороши. Слуги несколько часов хлопотали над ними — завивали, причесывали и пудрили. Теперь они были разодеты в шелка и бархат. Тильда — с накрашенными ярко-алой помадой губами и бриллиантовыми заколками в соломенно-желтых волосах. Донателло — с белоснежным галстуком, подчеркивавшим благородство его шеи и удлиненного подбородка. Алехандро — в длинном черном камзоле, с вечно печальным лицом. Они в последний раз осматривали друг дружку перед выходом, что-то поправляли и переговаривались с резким акцентом. Они были похожи на больших экзотических птиц.
Но больше всего меня поразил Адер. От него просто невозможно было отвести глаза. Дикарь, разодетый в пух и прах. И тут меня поразила мысль: он был волком в овечьей шкуре, и сегодня он отправлялся на охоту со своей сворой шакалов, которые должны были загонять для него добычу. Они охотились не ради пропитания, а только ради забавы. Так они словили меня. Адер был волком, а я — кроликом, тонкую шейку которого волк мог легко перекусить жестокими челюстями.
Слуга набросил на плечи Адера плащ, и когда тот развернулся к дверям, он бросил взгляд на меня, словно бы все время знал, что я здесь. Он едва заметно улыбнулся. Я испуганно отпрянула от перил. Я должна была бояться его — да я его и боялась, и все же он странно притягивал меня. Какая-то часть меня хотела быть рядом с ними, держать под руку, идти вместе с его придворными туда, где их будут обожать, восхищаться ими, как они того заслуживают.
В ту ночь я в полусне услышала, как Адер и его вельможи вернулись домой, и не удивилась, когда Адер вошел в мою комнату, взял меня на руки и отнес в свою кровать. Я была еще очень слаба, но в ту ночь он снова взял меня, и я не особо сопротивлялась. Он стонал и шептал разные слова мне на ухо, чаще всего что-то вроде «моя» и «не смей мне отказывать». Он словно бы клеймил меня своим тавром в ту ночь. Потом я лежала рядом с ним, осознавая, что стала его рабыней.
На следующее утро, когда я проснулась в моей маленькой комнатке, боль в нижней половине тела стала намного сильнее. Я попыталась встать и ходить, но каждый шаг отдавался резкой, колющей болью в животе. Я мочилась с кровью, у меня расстроился кишечник. Я вряд ли смогла бы дойти даже до парадной двери. Нечего было и думать о том, что я сумею найти того, кто приютил бы меня. К вечеру у меня начался жар. Следующие несколько дней я просыпалась и засыпала вновь и всякий раз чувствовала себя хуже. Кожа у меня побледнела и припухла, а вокруг глаз покраснела. Царапины и синяки подживали, но не так быстро, как могли бы. Алехандро, единственный человек, навещавший меня, покачал головой и сообщил:
— Разрыв кишечника.
— Это же не так уж серьезно? — с надеждой спросила я.
— Нет, если не будет заражения.
Я совершенно ничего не знала об анатомии человека, но если боль говорила о тяжести моего состояния, то мое дитя могло быть в беде.
— Врача, — умоляюще проговорила я, сжав руку Алехандро.
— Я поговорю с Адером, — пообещал он.
Несколько часов спустя в комнату порывисто вошел Адер. Я не увидела в его глазах ни намека на те восторги, которые он испытал со мной прошедшей ночью. Он приставил к кровати табурет и принялся меня осматривать. Пощупал мой лоб и щеки:
— Алехандро сказал, что тебе не стало лучше.
— Пожалуйста, пошлите за врачом. Я заплачу вам, как только смогу.
Адер пощелкал языком и покачал головой. Похоже, стоимость услуг врача его не волновала. Он приподнял мне веко, внимательно осмотрел глаз, потом провел рукой по шее под подбородком, после чего встал и сказал:
— Я скоро вернусь.
К тому времени, когда Адер вернулся, я задремала. Он разбудил меня, и я увидела в его руках старую, щербатую пивную кружку. Адер помог мне сесть и протянул кружку. От ее содержимого пахло сырой землей и травой. Казалось, это настой болотной воды.
— Выпей, — сказал Адер.
— Что это?
— Это поможет тебе поправиться.
— Вы врач?
Адер глянул на меня с легким пренебрежением:
— Нет, я не совсем врач. Но можно сказать, что я изучал народную медицину. Если бы занимался этим подольше, я бы имел больше познаний, но у меня не было времени, — добавил он.
Он словно бы не хотел, чтобы я сомневалась в его навыках из-за вкуса того питья, которое он мне приготовил.
— Вы хотите сказать, что вы что-то вроде знахаря?
Все знали, что знахарки, повитухи, которые, по большей части, одни только и оказывали врачебную помощь людям в глуши, нигде не учились. Женщины узнавали, как принимать роды, как лечить травами и ягодами, помогая опытным повитухам. Порой их обучали матери или другие родственницы.
— Не совсем, — недовольно отозвался Адер. Похоже, к повитухам и знахарям он относился так же пренебрежительно, как и к врачам. — А теперь пей.
Я послушалась, решив, что если откажусь от этого зелья, врача он мне все равно не приведет — рассердится. Честно говоря, я сначала подумала, что меня стошнит на глазах у Адера. Питье оказалось ужасно горьким и противным. Вкус надолго остался у меня во рту.
— А теперь отдохни как следует. Посмотрим, как у тебя пойдут дела, — сказал Адер и протянул руку за кружкой.
Я положила руку на его запястье.
— Скажите мне, Адер… — порывисто произнесла я и тут же запнулась.
— Что тебе сказать?
— Я не пойму, как вы ко мне относитесь… Прошлой ночью…