На несколько мгновений стало тихо. Только поленья потрескивали в камине. Я молилась, чтобы Адер не продолжал свой рассказ. Мне хотелось сохранить свое представление об Алехандро — милом, участливом, и не знать, на какие эгоистичные поступки он способен.
Адер запрокинул голову, залпом допил бренди и устремил взгляд на огонь:
— Он предал свою сестру. Инквизиторы хотели использовать кого-нибудь в назидание другим. Они хотели продемонстрировать зло, обитающее рядом. Хотели найти повод очистить страну от евреев. И тогда Алехандро сказал им, что его сестра — колдунья, нераскаявшаяся ведьма. Инквизиторы забрали его четырнадцатилетнюю сестренку, а его отпустили. Вот тогда-то я и нашел его. Он бродил по улицам и причитал, как безумец, сокрушаясь о содеянном.
— Это ужасно.
Я, вся дрожа, закуталась в соболиное одеяло.
— Донателло, когда его арестовали за содомию, предал своего господина. Предал человека, который подобрал его на улице, накормил и одел, а потом изображал его на флорентийских фресках. Этот человек обожал его, воистину обожал, а Донат предал его, глазом не моргнув. И я был бы полным дураком, если бы ждал от него другого отношения ко мне.
Теперь Тильда. Она опаснее всех. Она родом из далекой северной страны, где зимой солнце выходит на небо всего на несколько часов. Тильду я встретил в одну из таких ночей на дороге. Ее облили водой и выгнали на мороз. Дело вот в чем: она полюбила богатого мужчину из соседней деревни. Мешало ей только одно: она уже была замужем. И как же она преодолела это препятствие? Она убила своего мужа и двоих детей. Она их отравила, думая, что никто не поймет, что это дело ее рук. Однако крестьяне из ее деревни все поняли и решили ее казнить. Она должна была замерзнуть насмерть, и к тому моменту, когда я ее нашел, Тильда уже была полумертвая. Волосы висели сосульками, на веках и коже — хрусталики льда. Она умирала, но при этом сумела посмотреть на меня с неприкрытой ненавистью.
— Хватит! — взмолилась я, с головой закрывшись теплым одеялом из звериных шкурок. — Я больше ничего не хочу знать!
— Человек познается по-настоящему, когда близка его смерть, — зловеще выговорил Адер.
— Это несправедливо. Человек имеет право сделать что угодно, лишь бы остаться в живых.
— Что угодно? — Адер вздернул брови и фыркнул. — Как бы то ни было, мне показалось, что тебе стоит знать, что относиться к этим людям с сочувствием не стоит. Под внешней красотой и изящными манерами прячутся чудовища. И каждого из них я выбрал не без причины. Для каждого из них есть место в моих планах… но ни один из них не способен любить никого, кроме себя. Без особых раздумий они бы предали тебя, если бы это сулило им какую-то выгоду. Пожалуй, они даже изменили бы данной мне клятве, если бы посчитали, что предательство сойдет им с рук. — Адер скользнул под одеяло, прижал меня к себе. В его прикосновениях была странная тоска. — Вот что восторгает меня в тебе, Ланор. Ты жаждешь любви и умеешь любить. Ты хочешь отдать свое сердце кому-то, а если отдаешь, то хранишь поразительную верность этому человеку. Я думаю, ради мужчины, которого ты любишь, ты готова на все. И тому, кто в один прекрасный день завоюет твое сердце, очень повезет. Мне бы хотелось думать, что, быть может, повезет мне.
Он долго гладил мои волосы, а потом заснул, а я лежала рядом и гадала, много ли известно Адеру о Джонатане и насколько верно он читает мои мысли. От рассказов Адера меня знобило. Я не могла понять, как можно было наделять бессмертием таких недостойных людей, как можно было на веки вечные окружить себя убийцами и трусами — тем более если он ждал от них верности. Но какие бы планы ни были у Адера на мой счет, я этого пока не знала.
А самым ужасным — мне даже думать об этом было страшно! — был вопрос о том, почему он избрал меня, почему сделал членом своего извращенного семейства. Наверное, он увидел во мне что-то такое, что подсказало ему, что я похожа на остальных; возможно, он прочел в моей душе, что я настолько люблю себя, что была способна довести другую женщину до самоубийства, чтобы завладеть тем, кого она любила. Что же до его слов о моей любви к нему… никогда бы не подумала, что такому, как Адер, нужна чья-то любовь… и что такая женщина, как я, способна любить чудовище. Адер крепко спал, а я дрожала в его объятиях всю ночь.
Что сказать об Узре? Не надо было обладать особым зрением, чтобы увидеть, что она не похожа на остальных членов семейства Адера. Она как бы парила выше других. Не сказать, чтобы остальные о ней забывали, но она не обсуждалась. Никто не ждал, что Узра присоединится к нам, когда мы собирались выпить и поболтать поздно вечером, вернувшись со светского раута. Она никогда не завтракала и не обедала с нами в столовой. Но порой мы слышали ее легкие шаги над головой или за стеной. Казалось, это скребутся мыши.
Время от времени Адер звал ее в спальню, и она присоединялась к нам, поджав губы и опустив глаза. Она уступала, но не участвовала. Потом, бывало, она находила меня, когда я была одна, и просила меня расчесать ее волосы или почитать ей. Так она давала мне понять, что не винит меня за все, что произошло в постели Адера, или, по крайней мере, прощает меня за то, что я ему покоряюсь. Как-то раз Узра раскрасила мое лицо так, как было принято у нее на родине — жирно подвела углем веки и нарисовала черточки до самых висков. Затем она нарядила меня в одну из своих полупрозрачных одежд так, что были видны только мои глаза. Должна сказать, вид у меня получился весьма экзотичный.
Иногда она бросала на меня странные взгляды, словно пытаясь обратиться к моей душе, найти способ что-то мне сказать. Предупредить меня. Но я думала, что предупреждать меня нет нужды. Я знала, что Адер — опасный человек и что, если я буду слишком близка с ним, это грозит большой бедой моей душе и разуму. Я считала, что знаю, где пролегает граница, и думала, что сумею вовремя остановиться. Как же это было глупо с моей стороны…
Иногда Узра приходила в мою комнату и обнимала меня так, словно хотела утешить. Несколько раз она заставила меня встать с кровати, чтобы показать мне свои потайные местечки в доме. Теперь я понимаю: она делала это для того, чтобы я знала, где спрятаться от Адера, когда это мне потребуется.
Тильда вела себя иначе. Однажды, без всякого предупреждения, она схватила меня за руку, раздраженно вздохнула и, не обращая внимания на мои вопросы, решительно повела в одну из комнат, которыми пользовались редко. Там рядом с камином стоял небольшой столик, а на нем — склянка с чернилами, несколько игл, разложенных веером, и довольно грязный старый носовой платок. Тильда села на стул, убрала за уши пряди волос. Она даже не смотрела на меня.
— Сними корсет и лиф, — спокойно распорядилась она.
— В чем дело? — спросила я.
— Это не просьба, дура ты эдакая, — процедила Тильда сквозь зубы, вынула пробку из склянки с чернилами и вытерла платком запачканный палец. — Адер приказал. Мне нужна твоя оголенная рука.
Стиснув зубы, я все сделала, как велела Тильда. Я видела, как ей нравится командовать мной. Я села на табурет напротив нее. Она сжала запястье моей правой руки и резким рывком повернула руку так, чтобы к ней была обращена тыльная сторона предплечья. Затем надавила на мою руку так, как кузнец сжал бы между колен копыто лошади, собираясь ее подковать. Я с опаской смотрела на Тильду. Она выбрала иглу, окунула в чернила и кольнула мою нежную белую кожу.