Красивые слова, слова влюбленных. Я лежала на сене рядом с Джонатаном, нежно гладила его щеку, но ничего не могла поделать со своими мыслями. А они странствовали в опасные места, заглядывали в такие уголки, куда было бы лучше не соваться. К примеру, это были обстоятельства, связанные с моим поспешным отъездом из Сент-Эндрю тремя годами раньше и последующим молчанием Джонатана. С тех пор, как я вернулась домой, он ни разу не спросил меня о ребенке. Ему хотелось расспросить меня; я чувствовала это всякий раз, когда мы оба вдруг надолго умолкали, когда я ловила на себе его серьезный и печальный взгляд. «Когда ты уехала из Сент-Эндрю…» Но эти слова не слетали с его языка. Возможно, он предполагал, что я сделала аборт — ведь о такой возможности я упомянула в тот день в церкви. Но мне хотелось, чтобы Джонатан узнал правду.
— Джонатан, — произнесла я негромко, играя прядями его волнистых черных волос, — ты никогда не задумывался о том, почему отец отослал меня из города?
Я почувствовала, что мой возлюбленный затаил дыхание. Немного погодя он проговорил:
— Я узнал о том, что ты уехала, только тогда, когда было слишком поздно… Я плохо поступил. Следовало разыскать тебя, позаботиться, чтобы ты не попала в беду, чтобы ничего не сотворила с собой… — забормотал Джонатан, рассеянно перебирая ленточки на моем корсаже.
— А как мои родные объясняли мой отъезд? — спросила я.
— Они говорили, что послали тебя ухаживать за заболевшей родственницей. После того как ты уехала, они почти ни с кем не разговаривали, замкнулись в себе. Как-то раз я встретил одну из твоих сестер и спросил у нее, есть ли от тебя вести и не могла ли бы она дать мне адрес, чтобы я мог тебе написать, но она убежала прочь, ничего мне не сказав. — Джонатан приподнял голову и посмотрел мне в лицо: — Все было не так? Ты ни за кем не присматривала?
Я могла бы рассмеяться над его наивностью:
— Присматривать нужно было только за мной. Меня отослали рожать. Мои родители не хотели, чтобы об этом кто-нибудь узнал.
— Ланни! — Джонатан прижал пальцы к моей щеке, но я оттолкнула его руку. — И ты…
— Ребенка нет. Был выкидыш.
Теперь я могла произносить эти слова, не вкладывая в них особых чувств. И голос не дрогнул, и ком не сжал горло.
— Мне так жаль тебя. Тебе столько всего пришлось пережить, ты была совсем одна… — Джонатан сел, он не мог оторвать глаз от меня. — Скажи, все это как-то связано с тем, что ты оказалась рядом с этим мужчиной? С Адером?
Я почувствовала, как мрачнеет мой взгляд:
— Я не желаю говорить об этом.
— Какие муки ты пережила, моя бедная отважная Ланни? Тебе следовало написать мне, сообщить о том, что у тебя и как… Я бы все сделал для тебя, все, что только мог… — Он обнял меня и привлек к себе, но, хотя мое тело только этого и желало, я отстранилась. — Неужто я сошел с ума? Что… Что мы творим? Неужели я принес тебе мало бед? Какое право я имею снова сближаться с тобой, будто все это — какая-то игра? — Джонатан схватился за голову. — Ты должна простить меня за мою самовлюбленность, за мою глупость…
— Ты меня ни к чему не принуждал, — сказала я, чтобы успокоить его. — Я тоже этого желала.
Если бы только я могла взять свои слова обратно… Не стоило начинать разговор о ребенке. Он умер, его не было на свете. Я проклинала себя за эту жестокость. Мне захотелось, чтобы Джонатан узнал, какие страдания я пережила, чтобы он осознал свою вину в моей несчастной доле, но вышло так, что мой выстрел аукнулся мне рикошетом.
— Так не может продолжаться. Меньше всего мне сейчас нужны такие… осложнения. — Джонатан откатился от меня и встал на ноги. Заметив в моем взгляде боль и обиду, он продолжал: — Прости меня за откровенность, дорогая Ланни. Но ты прекрасно знаешь, что у меня есть семья, жена, маленькая дочка и обязанности, от которых я не могу отказаться. Я не могу подвергнуть опасности счастье моих близких ради украденных мгновений радости с тобой. И… у нас нет будущего. Его не может быть. Продолжать встречаться было бы больно и несправедливо.
«Он никогда не любил меня настолько, чтобы остаться со мной». Истина пронзила мое сердце, словно длинный острый клинок. Я судорожно вздохнула. Слова Джонатана разожгли во мне пламя гнева. Неужели он все понял только сейчас, когда наш с ним роман вспыхнул с новой силой? Или меня так обидело то, что он во второй раз решил бросить меня ради Евангелины? Должна признаться: первая мысль, какая у меня мелькнула, была о мести. Теперь я понимаю, как это бывает, когда брошенные женщины кидаются за помощью к дьяволу; в такие мгновения жажда отмщения невероятно сильна, но сил на это не хватает. Если бы в ту самую секунду передо мной возник Люцифер и взамен за мою душу посулил мне средство, из-за которого Джонатану были бы суждены вечные мучения в аду, я бы с радостью согласилась. Я заключила бы сделку с Сатаной, чтобы наказать своего неверного любовника.
А может быть, взывать к дьяволу не было нужды, не было нужды заключать страшный договор и писать свое имя кровью. Возможно, все это я уже сотворила…
С того момента я совершенно растерялась. Я не понимала, как могу осуществить задание Адера, и от этой мысли страх все сильнее охватывал меня. Я рассчитывала, что сумею уговорить Джонатана уехать в Бостон, соблазнив его любовными утехами, но потерпела неудачу. Сожаление и угрызения совести оттолкнули от меня моего возлюбленного, хотя он и пообещал, что навсегда останется моим другом и благотворителем, если понадобится. Я ждала — в надежде, что Джонатан передумает и вернется ко мне, но дни шли, и становилось все яснее, что этого не произойдет. «Погостить, — умоляла я его, — приезжай в Бостон погостить», — но Джонатан упорно отказывался. То он говорил, что его мать одна не справится, что без него в нашем городке все пойдет вкривь и вкось, то утверждал, что возникли осложнения в делах и он никак не может уехать.
Но в итоге все сводилось к тому, что уехать он не может из-за малютки-дочери.
— Евангелина ни за что не простит меня, если я надолго оставлю ее с моей родней, а ей не перенести такую дальнюю дорогу с нашей крошкой, — говорил мне Джонатан, словно он и вправду во всем зависел от жены и дочки, словно никогда не ставил свои желания выше их нужд, словно всегда был добропорядочным отцом и мужем. Можно было бы поверить таким оправданиям из уст другого мужчины, но Джонатана я знала слишком хорошо.
Очень скоро должны были лечь зимние снега, и срок моего отъезда неумолимо приближался. У меня было такое ощущение, что если я задержусь в Сент-Эндрю на зиму, случится нечто ужасное. Адер, разъяренный моим долгим отсутствием, мог собрать свору своих адских псов и нагрянуть в наш городок. Кто знал, что мог натворить этот злодей с черным сердцем с невинными жителями Сент-Эндрю, отрезанными снегами от всего остального мира? Я размышляла над историями о дикарском прошлом Адера, рассказанными мне Алехандро и Донателло, — о том, как он совершал набеги на деревни и жестоко убивал тех, кто ему сопротивлялся. Я думала о девственницах, которых он насиловал, и о том, как он опоил меня дурманящим зельем и использовал для своих забав. Адер вращался в бостонском обществе, а это означало, что свои варварские наклонности он держал в узде. Но никто не мог предугадать, что могло случиться, окажись он в этом маленьком, заваленном снегом, беззащитном городке. И в той чуме, которая обрушилась бы на моих соседей, была бы повинна я…