Неожиданно понимаю, что свет, льющийся на меня из многочисленных прожекторов, обжигает, как палящие лучи солнца в пустыне. Потею, как мышь, в своем синтетическом костюме; тело начинает чесаться.

Публика, замерев, ожидает кульминационного момента; люди, стоящие в первых рядах, смотрят прямо на меня; остальные, не отрываясь, пялятся на мониторы, очевидно, удивляясь, почему в спектакле, который они ожидали увидеть за свои деньги, наступила пауза. Я делаю вид, будто меня тошнит, и, пошатываясь, отступаю к кулисам, чтобы спрятаться за занавесом. Изобразить недомогание нетрудно. Нужно проверить — быть может, зрение все-таки сыграло со мной злую шутку — ведь я здорово понервничал перед выходом на сцену. Сгибаюсь пополам, продолжая симулировать приступ тошноты, на случай, если за мной кто-нибудь наблюдает, и стараюсь заставить себя снова посмотреть на палец.

Кэт успевает прийти на помощь раньше всех. Добежав, она резко останавливается, второпях, очевидно, недооценив скорость, и чуть не врезается в меня.

— Дэмиен, что случилось? У тебя все нормально?

— Нет, — говорю я, держась руками за живот и имитируя отрыжку, дабы усилить эффект. — Не нужно было есть креветки.

В животе и вправду нехорошо, и похоже, если я продолжу притворяться, меня и в самом деле стошнит.

Кэт делает шаг назад.

Если на пальце действительно то, что я видел, возвращаться на сцену нельзя. Я обещал людям представление, и они обидятся, если окажется, что десять долларов потрачены зря. В голове один за другим проносятся возможные пути выхода из трудной ситуации, один фантастичней другого. Неожиданно мне приходит в голову, что Кэт может по желанию превращаться в кого угодно.

— Ты должна выдать себя за меня, — прошу я, с трудом выговаривая слова. Она молча кивает и приступает к трансформации. Вот за что я уважаю Кэт — она не задает вопросов и, поняв, что у меня неприятности, просто делает все, чтобы оказать помощь.

Ее образ становится зыбким и исчезает, и через секунду напротив стоит, кивая мне, моя копия. Скажем так — весьма удачная.

— Нос… — произношу я сдавленным голосом, имитируя очередной приступ тошноты, — кривоват…

Но Кэт меня не слушает. Поправив очки, делающие ее похожей на муху, она бежит на сцену. Я слышу оживленные возгласы, а чуть позже — шквал аплодисментов и одобрительные крики. Стало быть, Кэт свою работу сделала. В конце концов, буква «З» появилась на ее пальце четыре месяца назад, а благодаря своим способностям Кэт настолько точно сымитировала мою внешность, что никто не заметит подмену. Она могла бы зарабатывать кучу денег, выступая перед этими дураками-туристами.

Мне становится немного легче, насколько это, конечно, возможно в такой ситуации. Руки трясутся. Голова кружится так, будто я перегнулся через подоконник десятого этажа и смотрю вниз. Я снова изучаю большой палец, все еще смутно надеясь, что на нем таки появилась буква «З». Но нет, ничего подобного. На пальце красуется здоровенная буква «X» — «икс» — поражающая своей наглой идиотской ненужностью! Постепенно осознавая увиденное, я ощущаю, как к горлу подступает самая настоящая рвота. Чувствую себя совершенно разбитым, а сердце с трудом гонит сгустившуюся кровь по жилам, грозя в любой момент остановиться. И в эту секунду мне становится ясно, что я метис, мутант. Оказывается, третья буква существует не только в городском фольклоре. В моей крови оба штамма вируса, и случиться это могло только по одной причине.

Мама, которой, видимо, не терпится получить объяснения, влетает за кулисы.

— Дэмиен! — истошно кричит она, громко стуча высокими каблуками на бегу. — Милый, что случилось?

— Не знаю, — отвечаю я, злобно глядя на нее. — Я думал, ты мне расскажешь.

2

— Мам? — зову я, стучась в дверь лаборатории, прежде чем войти. — У тебя есть минутка?

После вечеринки прошло три дня. Большую часть этого времени я жалел себя, оплакивая свою загубленную жизнь. Мне стыдно, потому что следовало взять себя в руки гораздо раньше. Зато теперь у меня есть план.

Мама сидит, склонившись над окуляром микроскопа, одновременно засучивая рукава белого лабораторного халата.

— Дэмиен, не сейчас, — отвечает она сквозь стиснутые зубы, заметив мое появление. — Я занята.

В первый день после вечеринки она старалась меня как-то утешить. Говорила, что «X» лучше, чем «Г», и что это еще не конец света. О том, что она могла предупредить меня, мама предпочитает не упоминать, и мне остается лишь гадать, как такая уважаемая суперзлодейка могла опуститься до секса с супергероем.

Не обращая внимания на мамины робкие попытки изгнать меня из лаборатории, я подхожу к ее столу. В комнате пахнет серой, растворителем и чуть-чуть потом. Одна стена заставлена шкафами, в которых помимо совершенно безобидных веществ и предметов вроде поваренной соли и розовых лепестков можно найти и довольно опасные субстанции наподобие кислот и пороха. На одной из полок стоит баночка с лапшой быстрого приготовления. Мама открыла ее неделю назад и с тех пор так и не удосужилась выбросить. На полках царит беспорядок, и мама тратит кучу времени в поисках нужных ингредиентов. Однажды я внес предложение нанять кого-нибудь, чтобы он расставил все по алфавиту, и даже предложил сделать это лично, за небольшую мзду, естественно, но мама предложение отклонила. Сказала, что порядок — не ее стиль.

Раньше одну полку занимали клетки с лабораторными крысами, но пару лет назад я выпустил их всех на волю, узнав, что мама планирует испробовать на них какое-то смертельно опасное снадобье. Возможно, я не стал бы их отпускать, но мама сама спровоцировала меня, разрешив играть с крысами и давать им имена. Теперь, повзрослев, я понимаю, что с ее стороны это было военной хитростью, так как, будучи допущен к крысам, я сам по доброй воле стал их кормить и чистить клетки, и все это, естественно, бесплатно. Как знать, возможно, если бы они оставались для меня безликими лабораторными зверьками, я бы отнесся к испытаниям смертельного снадобья спокойно, но не мог же я допустить, чтобы в страшных муках погибли мои друзья, мистер Вискерсмит и миссис Твитчерелла. Это было бы уже слишком. Поэтому я и спас их, выпустив из клеток и позволив свободно разгуливать по дому. Освобожденные крысы забрались в шкафы с продуктами и прогрызли проходы в стенах в кухне и ванной. Они перегрызли провод, которым микроволновая печь подключалась к розетке в стене, и нам пришлось разогревать полуфабрикаты в духовке, пока ту ремонтировали. Кстати, вы знаете, что в духовке их нужно разогревать целый час? Да еще и предварительно прогревать ее? Чтобы изгнать из дома всех крыс до последней, потребовалась целая вечность, а когда они наконец ушли, мама поклялась, что в доме никогда больше не будет грызунов, в клетках или без. По крайней мере, до тех пор, пока я не буду жить отдельно.

Сейчас в лаборатории крыс нет, зато к стене над дверью прикован мужчина. Он шепчет: «Помоги мне», а я протягиваю руку и развязываю шнурки на одном из его ботинков. Мне нравится это делать: тянешь за один конец, и аккуратный бантик вдруг распадается, превращаясь в две веревочки, свисающие по разным сторонам ботинка. Интересно наблюдать, как, казалось бы, крепкий узел, который не развязывается сам собой и призван удерживать на месте ботинок при ходьбе, исчезает, если потянуть двумя пальцами за один единственный конец.