— А у тебя иные планы, Кайин?
То, что совершил над ним король, не давало ей возможности общаться с ним безмолвно, и они изъяснялись на придворном языке Кул-на-Квар. Это наречие использовали сотни различных племен. Леди Ясаммез, не привыкшая даром терять даже безмолвные слова, не могла отделаться от ощущения, что слепой Иннир каким-то тайным способом расстроил ее планы и обвел ее вокруг пальца.
Кайин, спрятав руки под длинное одеяние, поднялся, чтобы последовать за ней внутрь здания. Двое стражников у дверей устремили на госпожу вопросительные взгляды, ожидая, что она прикажет преградить путь диковинному созданию. Но она едва заметно кивнула, и Кайин беспрепятственно вошел.
— Сегодня я не желаю тратить время на разговоры, — предупредила она.
— Тогда я буду молчать, госпожа.
Шаги их гулко отдавались под высокими сводами. В огромном, обшитом деревом зале не было ни души, за исключением нескольких безмолвных слуг в темных одеяниях, наблюдавших за ними с галереи. Ясаммез предпочитала одиночество. В распоряжении ее воинов был целый город, где они могли располагаться по своему усмотрению. Громадный дом всецело принадлежат ей, и это обстоятельство делало присутствие изменника еще более неуместным.
Ясаммез, леди Дикобраз, опустилась в жесткое деревянное кресло с высокой спинкой. Нежеланный гость устроился у ее ног, свернувшись калачиком. Один из слуг выступил из темноты, ожидая приказаний. Госпожа щелкнула пальцами, приказывая ему удалиться. Ей ничего не было нужно. Она осталась ни с чем. Она позволила себя перехитрить и сейчас расплачивалась за свою глупость.
— Я не буду убивать тебя сегодня, Кайин, — изрекла она наконец. — Ты ненавистен мне, но сегодня я не стану тебя убивать. Ступай прочь.
— Какое… странное чувство, — пробормотал тот, словно пропустив мимо ушей ее приказ. — Имя, которое я носил веками, кажется мне чужим. Пока я жил среди смертных, я успел привыкнуть к другому имени — меня звали Джил. Быть может, те годы были сном, но стряхнуть власть этого сна не так легко.
— Значит, сначала ты предал меня, а ныне отказываешься от собственного имени и вместе с ним от собственного народа? — спросила Ясаммез.
Он слегка улыбнулся, явно довольный тем, что ему удалось втянуть ее в разговор. Даже в ту пору, когда Ясаммез приблизила его к себе, как не приближала никого другого, он не отказывал себе в удовольствии преодолеть ее обычную молчаливость. Из всех живущих на свете лишь он один позволял себе подобные вольности. Именно по этой причине его лицо, ныне изменившееся до неузнаваемости, тревожило ее.
— Я никого не предал, госпожа, и вам это прекрасно известно, — произнес он. — Я был слепым орудием — сначала в ваших руках, потом в руках короля. Никто не может упрекнуть меня в измене. Я не в состоянии вспомнить, кем я был месяц назад. Неужели на этом основании вы считаете меня предателем?
— Ты и есть предатель. Ты обманул мое доверие.
— Так, значит, вы доверяли мне? О госпожа, я вижу: в отличие от меня, ваша жестокость вам не изменила. — На губах его появилась язвительная улыбка, однако за насмешкой скрывалась неподдельная печаль. — Король оказался мудрее, чем вы предполагали. Сильнее. Он сделал меня своим слугой. Он послал меня жить среди смертных. И это принесло плоды. С того самого дня никто не умер.
— Никто, кроме жителей солнечного мира. Мы одержали победу.
— И что же дала эта победа нашему народу? Возможность умереть славной смертью? У короля, насколько я понимаю, другие намерения.
— Твой король — глупец.
Кайин предостерегающе вскинул руку.
— У меня нет желания становиться судьей в схватках сильных мира сего, — заявил он. — Вам было угодно возвысить меня, но все же недостаточно высоко, чтобы я взял на себя эту роль.
Он поглядел на нее, возможно ожидая, что его реплика заставит леди Ясаммез устыдиться. Но лицо ее было исполнено ледяного спокойствия. Она уже была стара, когда отец Кайина сражался вместе с ней против незаконного наследника Умади Сва. Получив множество ожогов, он умер в мучениях у нее на руках. Умей она оплакивать чью-то смерть, она плакала бы тогда. Но сейчас она не испытывала ни малейшего стыда, слова Кайина оставили ее равнодушной.
После долгого молчания изменник внезапно рассмеялся.
— Знали бы вы, госпожа, как это странно — жить среди людей солнечного мира. Они вовсе не так отличаются от нас, как вы полагаете.
Леди Ясаммез не удостоила ответом это бессмысленное замечание.
— С тех пор как я вернулся к вам, госпожа, я много размышлял, — продолжал Кайин. — Льщу себя надеждой, что хотя бы отчасти мне удалось постичь намерения короля. В отличие от вас, он не горит желанием уничтожить смертных от мала до велика. Возможно, он считает, что их вина не столь уж велика.
Она пристально посмотрела на него.
— Не исключено, что наш король со всей его непостижимой мудростью, укрепляемой голосами его предков — которые являются и вашими предками, госпожа, — убедился, что мы можем использовать сложившуюся печальную ситуацию к собственной выгоде, — заявил Кайин.
Леди Ясаммез, охваченная яростью, поднялась с кресла. Она приняла устрашающее обличье: иглы ее сверкали, взор метал молнии. В это мгновение Кайин был близок к смерти, как никогда. Однако Ясаммез всего лишь указала ему на дверь трясущимся пальцем, холодным как лед.
Он поднялся и отвесил низкий поклон.
— Я ухожу, госпожа. Вы несете слишком тяжкое бремя, и, чтобы отдохнуть от забот, вам необходимо одиночество. Я буду с нетерпением ждать следующей беседы с вами.
С этими словами он вышел, и комната наполнилась пришедшими в движение тенями.
Невыносимо яркое солнце наконец-то скрылось за горизонтом. Леди Ясаммез наслаждалась темнотой.
— Будет мне дозволено поговорить с вами, госпожа? — спросил негромкий голос в ее сознании.
Она молча дала разрешение.
Дальняя дверь распахнулась. Посетительница проскользнула в комнату бесшумно, словно лист, увлекаемый потоком. Она была почти такой же высокой, как сама Ясаммез, и тонкой, как ивовый прут. Ее длинное белое одеяние с капюшоном, казалось, не поспевало за ее стремительной поступью и раздувалось, будто его наполнял ветер.
— Что-нибудь изменилось, Аези'уах? — безмолвно осведомилась Ясаммез.
Женщина остановилась перед ее креслом и, широко раскинув руки, сделала ритуальный поклон. Ее светло-голубые глаза сверкали, как солнце сквозь цветные стекла; на неподвижном лице, напоминавшем лицо древнего изваяния, лишь глаза были полны жизни.
— Перемены есть, госпожа, но не слишком значительные, — раздался столь же безмолвный ответ. — Однако я решила, что мне следует сообщить вам о них.
Любой другой на месте Ясаммез сокрушенно вздохнул бы, но леди Дикобраз не зря славилась своей невозмутимостью. Она лишь едва заметно кивнула.