— Первые поселенцы. Пионеры.
— Да, так вот: гоблины не во всем виноваты. Они были дикари, а земля эта принадлежала им. Все это происходило как раз перед последней гоблинской войной. Местный клан поспорил с прадедом, и он кого-то там застрелил.
— Из ружья? Заряженного этими... осами?
— Это было очень давно, Тео. Современного оружия еще не существовало, и прадед пользовался старомодным арбалетом. Короче, гоблины вернулись и напали на них. Прадеду удалось уйти, но прабабку убили, а потом и съели.
— Ух ты, — скривился Тео. — Теперь я понимаю, почему ты их недолюбливаешь.
— Если честно, то своих, убитых в бою, они тоже едят. Вроде как почести им воздают, так что старушке, с их точки зрения, они тоже честь оказали. Но прадед смотрел на это иначе.
— Обалдеть. Прямо как в кино про Дикий Запад. А почему же они теперь переселились в Город? И как у них с каннибализмом?
— Они это делают только в знак особого уважения, как мне говорили. И только со своими. — Кумбер вел Тео по холмам, откуда порой виднелись самые высокие из городских башен, золотисто-розовые в утренней дымке.
Самые высокие из тех, что еще стоят, подумал Тео, и его радостное настроение испарилось.
— Во время последней войны, — продолжал Кумбер, — мы разбили их наголову, и Город распространился на бывшие гоблинские земли. В ту пору много спорили о том, что делать с их племенами. Некоторые цветочные семьи хотели попросту перебить их, но более дальновидные понимали, как нужна будет вскоре дешевая рабочая сила. И гоблинов заставили работать. Многих пригнали и в Город, который последние пару веков рос как на дрожжах. Теперь из-за нехватки энергии развитие перестало быть таким бурным, и работы на всех не хватает. Проблема в том, что возвращаться им больше некуда.
— Но ведь некоторые из них по-прежнему ведут дикий образ жизни? Я видел их в Рябинах, когда ехал на поезде.
— Гримы? — удивился Кумбер. — Ты уверен, что видел в Рябиннике гримов?
— Ну да. Кочерыжка их тоже видела. — Тео поспешил прервать последовавшее за этим невеселое молчание. — Похожи на монголов Чингисхана, типа того. Свирепая такая орда.
— Не знаю, кто такие монголы, но гримов я тоже видел — в Ясенях. Там живут те из них, кто так и не приобщился к городской жизни. — Кумбер задумался и немного замедлил шаг. — Волнующее по-своему зрелище.
— Выходит, твои предки были земледельцами?
— Моя родня до сих пор этим занимается, — с легкой горечью засмеялся Кумбер. — Деревенщина.
— Но ты-то окончил колледж или вроде того.
— Ты видел мою спину, Тео. — Феришер не смеялся больше. — По-твоему, дело того стоило?
— Неужели это обязательное условие для поступления в ваш университет? Рассказать бы нашим абитуриентам. Они думают, что требования к ним сильно завышены.
— Не то чтобы обязательное. — Кумбер потупился, глядя на свои босые ноги — ходьба как будто не доставляла ему никаких затруднений. — Моя мать приехала в Город из поместья Жонкилей — она была любимицей леди Амилии, чем-то вроде домашней зверушки. Когда я родился, она, само собой, нянчила меня вместе с господскими детьми, и леди Амилия этому не препятствовала. Но я сильно отличался от цветочных детей — в первую очередь крыльями. Клан Нарциссов не имеет крыльев, даже рудиментарных, вот уже несколько поколений. Ну, мама накопила денег — у леди Амилии ничего не взяла! Гордость не позволила ей прибегнуть к благотворительности, чтобы искалечить собственного сына. И мне сделали операцию. Ну и что же? С первого же дня, когда я приехал в академию с Цирусом и остальными, все, и не видя мою спину, сразу поняли, что я феришер, а у феришеров должны быть крылышки. Они полагали, что это забавно, — те, кто поприличнее. Другие считали, что я суюсь куда не положено, и регулярно давали мне это понять.
Тео не знал, что на это сказать. Его последние школьные годы прошли в счастливом обкуренном состоянии, если не считать редких стычек со спортсменами.
— Так уж все устроено — что пользы жаловаться, — сказал Кумбер. — Теперь, когда во главе стал Чемерица со своей кликой, будет еще хуже.
— Как я понял, у вас и раньше не все были довольны жизнью. — Тео вообще не думал об Эльфландии, пока вопреки своей воле не оказался в ней, и уж тем более не уделял внимания классовой борьбе в местных условиях.
— Правда твоя. Но так было не всегда. В старину все обстояло намного проще. У каждого было какое-то свое дело, и жизнь шла своим чередом. Скучновато, быть может, зато дети гномов не побирались на улицах. Со смертью короля и королевы все испортилось. Семь — теперь шесть — самых могущественных семей пришли к власти и тут же принялись все менять. Теперь этих семей осталось три, — с внезапным, пронзившим его осознанием произнес Кумбер. — А вскоре, возможно, вся власть перейдет к одной, и настанет империя Чемерицы.
«Кое-что здесь, пожалуй, не так уж и отличается от нашего мира, — подумал Тео. — Стоящие у власти всегда стараются захватить долю побольше. Им мало есть сочное мясо, в то время как остальное население гложет кости. У больших собак, как видно, та же тайная цель — каждая мечтает стать больше всех и обжираться до отвала мясом с кровью, пока другие голодают».
— А больно это, когда крылья режут?
— Нет, конечно. У нас современная техника. Всю твою жизнь ампутируют, а ты и не чувствуешь ничего.
Почти все утро они шли через парк Раде. Наставший день немного заживил душевные раны Тео — теперь он уже мог говорить о Кочерыжке, но ни он, ни Кумбер не осмеливались предполагать, что же с ней случилось. При этом Тео пускался в долгие повествования о храбрости маленькой феи и ее неисчерпаемой доброте, охраняемых остро отточенным язычком, и был изумлен тем, как много Кумбер о ней знает, — эти двое, похоже, часто беседовали между собой в доме Нарцисса. Разговор двух друзей Кочерыжки начинал напоминать бдение над гробом: Кумбер явно не меньше Тео горевал о том, что они ее потеряли — возможно, что и навсегда. В конце концов оба загрустили и опять погрузились в молчание.
В полдень они остановились, чтобы передохнуть часок, и съели еще по куску добытого Кумбером хлеба. Тео мигом умял свою долю, и ему захотелось еще. Захотелось настоящей еды, настоящей постели и безопасности.
«Ну, в обозримом будущем тебе этого все равно не видать, — сказал он себе, — так что довольствуйся тем, что имеешь». Жаловаться не только бесполезно, но глупо и неблагодарно. Он несколько раз избежал верной смерти, располагая лишь собственным побитым телом и саднящими легкими. У него есть— спутник — друг, можно сказать, — не щадивший ради него собственной жизни. Город, возможно, перестал быть безопасным местом для Кумбера Осоки, но в деревне наверняка нашелся бы уголок, где феришер, даже бескрылый, обрел бы приют и помощь, — между тем он остается и терпеливо отвечает на самые простые вопросы, как детсадовский воспитатель в конце очень долгой прогулки.
Если говорить о простых вопросах, то Тео до сих пор еще не разобрался в местной хронологии.