Тео снова стало тошно. Ему казалось, что чей-то палец залез к нему в память и размазывает ее. Все, абсолютно все, было не так, как он думал.
— Рассказывай дальше.
— Ты волен презирать меня, но вспомни, в каком я был отчаянии. Кроме того, я считал, что отдаю малютку Теодора в хорошие руки, а моя племянница получит чудесного мальчика-эльфа и даже не догадается о подмене. Устранитель объяснил мне, что в таких случаях всегда происходит некоторый... взаимообмен. Каждый из подменышей берет что-то от другого. Эльф приобретает сходство со смертным, стоит положить его в колыбельку, а смертный младенец подвергается переменам даже на расстоянии. Они, несмотря на разлуку, связаны как сиамские близнецы.
— Значит, я выгляжу так же, как выглядел бы тот, настоящий?
— Не в точности, но с большой долей сходства, насколько мне удалось понять.
Тео вспомнил предсмертную исповедь матери.
— Она знала.
— Что-что?
— Мать знала, что я не настоящий. Не ее сын.
Эйемону Дауду явно было не по себе, но не из-за слов Тео — он, кажется, вообще не слушал, что ему говорят.
— Да-да, но позволь мне закончить. Времени у нас, возможно, меньше, чем я думал.
— Почему? — спросил Тео, но Дауд пропустил вопрос мимо ушей.
— В полночь, когда я с помощью чар сделал себя видимым для Устранителя, отворилась светящаяся дверь, и под деревом появилась фигура в плаще и маске, с ребенком Фиалки, то есть с тобой, на руках. Не сам Устранитель — до сих пор не знаю, кто или что это было. Какой-нибудь другой дуралей, обманутый Устранителем и использовавший свой единственный рейс в мир смертных ради жалкой пары минут. Сердце у меня бешено колотилось, я чувствовал себя убийцей. Я еще раньше заметил, что подвальное окно не заперто, и пробрался через него в дом вместе с младенцем. Поднимаясь по лестнице, я слышал, как храпит муж Анны. Я взял их ребенка из колыбели, положил тебя и сразу почувствовал происходящую с тобой перемену... странное, скользящее ощущение. Впрочем, я так боялся, что почти не обратил на это внимания. С ребенком Анны я вылез во двор, и тут чья-то рука коснулась камня у меня на шее. Я вскрикнул от боли, пронзившей меня насквозь, и рухнул наземь.
Я ощутил страшный холод и что-то еще, не поддающееся описанию... я как бы отделился от самого себя под прямым углом и повис в воздухе наподобие мыльного пузыря, видя под собой задний дворик твоих родителей и собственное скрюченное тело. Не могу выразить, до чего странно было сознавать, что меня в этом теле больше нет. Неизвестный в маске протянул ребенка через волшебную дверь — полагаю, что Устранителю, который ждал на той стороне, — а затем снял камень с шеи моего безжизненного тела, и меня потянуло за этим камнем. Он уводил обратно мой бесплотный дух!
Я проявил глупость, забыв о том, что эльфийские законы следует понимать буквально, как в сказке. Устранитель поклялся вернуть обратно как ребенка, так и меня, но не сказал как. Он выполнил букву договора — нарушение которого грозило ему опасностью — единственным доступным ему способом, то есть разлучив меня с телом и обрекая скитаться по Эльфландии в виде бесприютного духа.
В дело вмешался случай. Питер Вильмос, услышав, наверное, мой крик, открыл окно и окликнул незнакомца. Не знаю, видел ли он дверь в страну эльфов, а если видел, то что подумал. Он тебе никогда не рассказывал про эту ночь? Впрочем, не важно. Прислужник Устранителя испугался и уронил камень вместе с цепочкой в кусты у сияющего входа. Твой приемный отец кричал, что вызовет полицию, и свет в проеме уже мигал. Незнакомец поколебался и проскочил в дверь. Она закрылась, а я тут же очутился опять в своем теле. Кое-как поднявшись, я нашел камень — мой дух видел, куда он упал, — сунул его в карман и перелез через забор. Я еще плохо ориентировался после того, что пережил, и, наверное, смахивал на пьянчугу. С грехом пополам пробравшись дворами на другую улицу, я немного очухался и понял, что пешком мне отсюда не уйти — полицию, безусловно, уже вызвали. Я нашел чей-то пустой садовый сарай и протрясся в нем до рассвета, а после в полнейшем отчаянии поплелся назад в Сан-Франциско. Меня провели. Я причинил зло своей родне, а взамен не получил ничего. Не видать мне больше любимой Эрефины.
Я и раньше был малость не в себе, но это не идет ни в какое сравнение с моим последующим состоянием. Не будь у меня денег в банке, я так и подох бы где-нибудь в канаве — еще один бродяга, умерший от переохлаждения. Но деньги у меня были. Я снял сперва номер в гостинице, а потом квартиру и жил скромно, чтобы не искать сразу работу и немного прийти в себя. Соседи, наверное, считали меня обыкновенным нелюдимом, я же был настоящим маньяком, которого терзала навязчивая мысль — вернуться во что бы то ни стало. Вернуться в Эльфландию, к Эрефине. И отомстить тем, кто едал меня — Устранителю Неудобных Препятствий в первую очередь, лорду и леди Примуле, их лакеям в парламенте. Злодейства Чемерицы блекли рядом с моими фантазиями.
Помимо книг и разных магических предметов, которые все это время хранились на складе, у меня имелся еще один ключ — волшебный камень, который мне дал Устранитель, камень, который привел ко мне его подручного и столь успешно разлучил мою душу с телом. Природные законы Эльфландии, как я уже говорил, отличаются большой строгостью, и все, что используется для такого рода магии — для науки, как сказали бы здесь, — носит на себе следы своего владельца.
Я потратил несколько лет, чтобы открыть способ — очень опасный способ — использовать этот камень в своих целях. Работа потребовала от меня огромных усилий — в частности, потому, что нужные мне источники были разбросаны по всему миру. За это время я заново удостоверил свою личность, подогнав свою внешность под приличествующий мне возраст. Имидж путешественника-коллекционера помог мне стать уважаемым членом общества. Не могу сказать, чтобы моим корреспондентам было до этого хоть какое-то дело — некоторые из них вели еще более странную жизнь. Ты поразился бы, Тео, узнав, сколько обитателей мира смертных — внешне ничем не отличающихся от прочих людей — жаждут вернуться в Эльфландию и в другие, еще менее известные страны.
Так или иначе, я отыскал единственный шанс на возвращение в Новый Эревон. Но риск был велик, и тогда я отправил то самое письмо своей племяннице Анне. Я искренне верил, что могу погибнуть, — и, возможно, так было бы лучше,
Тео слишком долго простоял на ногах. Он устал, а когда ужас стал немного слабее, даже почувствовал голод, но больше всего другого его донимал гнев. Вся его жизнь, пусть даже не очень полезная, складывалась, как стало ясно теперь, по чьему-то чужому плану.
— Может, и лучше, — сказал он. — Ну, а дальше-то что? Как ты стал таким, что даже на глаза показаться боишься? И главное, почему я оказался здесь? Зачем ты послал за мной своего зомби? Почему не позволил мне, как раньше, жить идиотом, в счастливом неведении воображающим, что он человек?
— Я отвечу тебе, Тео, но только потому, что сам так хочу. Ты же ведешь себя так, как будто вправе требовать ответа. — Голос снова налился холодом. — Ты типичный американец своего времени. Веришь, что во вселенной есть правила, как в настольной игре, что обман будет наказан и справедливость восторжествует. Чушь все это. Сплошная чушь.