— Это очень непросто. Неделя репетиций и все — потом тебя ставят перед телекамерой. Если ты провалишься, нам придется ждать пол года — не меньше, пока все забудут о твоем провале. Так что не стоит рисковать.
Она только и могла согласиться, доверившись его мнению.
Но он позвал ее не за тем, чтобы сообщить о предложении с телевидения. Было еще одно — от кинокомпании «XX век Фокс». Пятилетний контракт. Это было важное и весьма заманчивое предложение.
В любом случае, предупредил он, риск велик, И ей предстояло решить — согласиться или отказаться, стоит ей положиться на свои силы или нет. Если она решит, что не стоит — так поступают те, кто покупает страховой полис, — то она может рассчитывать на стабильное жалованье в течение пяти лет, пока действует контракт. Даже если она снимается лишь в одном фильме. Даже если она вообще не будет сниматься. Но вся загвоздка в том, что если она снимется в удачном фильме, она получит смехотворно маленькие деньги. Можно пойти по другому пути: отвергнуть контракт в надежде, что рано или поздно к ней опять придут с предложением, снимут ее в хорошей картине — и тогда на нее посыплются предложения одно за другим, И если это произойдет, то она сможет сделать блестящую карьеру.
— А сами-то вы что думаете, Сэм?
— Я бы, наверное, поставил на тебя, И отказался бы от контракта.
— Отлично. Так и поступим.
— Хорошо. А теперь после того, как это решение ты приняла, как насчет того, чтобы сыграть на сцене?
— Не на Бродвее, конечно?
— Нет, именно на Бродвее.
— Чудесно! Я мечтаю об этом.
— Хорошо. Я надеялся, что тебе эта идея понравится. Возьми вот этот текст и почитай на досуге. Учить пока ничего не надо. Просто прочитай, получи наслаждение и вдумайся в роль.
— Какую роль?
— Как какую? Главную, разумеется. Роль Клары!
— Вы шутите?
— Коммерческие агенты никогда не шутят! Если речь идет о бизнесе — никогда!
Только когда Мерри вернулась домой и, взяв в руки пьесу, примостилась в жестком кресле, она прочитала на титульном листе имя автора: Джеймс Уотерс.
Она сделала свое домашнее задание. Она не только несколько раз перечитала пьесу, но сходила в публичную библиотеку и взяла пьесу Мольнара, которую Уотерс переработал. Он поскромничал. Сюжет был совершенно другой и кроме того, в пьесе появились новые сцены и новые персонажи. От Мольнара остался лишь легкий колкий юмор, в переработанном варианте засверкавший еще ярче.
Мерри не хотела нести пьесу Уотерса в театральную студию. Она вообще-то и не надеялась получить эту роль. А новость, что ей предлагают главную роль в бродвейской постановке, думала она, обернется для нее катастрофой — если она все-таки роль не получит. Это будет такое унижение! Но ведь она могла взять пьесу Мольнара, разучить несколько эпизодов из нее и воспользоваться всеми советами Колодина, когда придет время читать роль перед продюсером и режиссером. А автор? Будет ли на читке Уотерс? Наверное, будет, решила она. Она терялась в догадках, имел ли он какое-нибудь отношение к тому, что ей предложили играть в его пьесе. Но стоило ли об этом думать? В любом случае ее ждало разочарование. Если он не имел к этому отношения, что ж, очень жаль — он мог бы ей посодействовать. Друзьям ведь надо помогать. А если он приложил к этому приглашению руку, то и это ее не радовало. Как же все банально! Как грустно видеть, что судьба искусства зависит от дурацких случайных знакомств.
И она решила больше об этом не думать. Самое главное — как можно лучше проявить себя на читке пьесы. Она постаралась вникнуть в роль и, репетируя про себя, изображала свою главную героиню гадкой и жестокой особой, не теряя, однако, собственного шарма. Это было нелегко. Она выбрала наиболее удачную сцену у Мольнара и приготовила ее для студии.
— Ну, и-как фаше мнение? — спросил Колодин, после того, как она в последний раз, приложив палец к губам и слегка его прикусив, посмотрела вслед удалившемуся Грегори.
Реакция класса была неоднозначной. Но ведь так бывало всегда. Даже Сара Бернар не могла вызвать у кучки новичков-актеров единодушного восторга и восхищения. Мерри даже стало приятно от возникших разногласий.
— Ну и стерва!
— Ну и кошечка!
— Слишком медленно меняется настроение. Смена настроения должна происходить мгновенно, но…
— Тумаю, — сказал Колодин, — Она фыпрала прафильную интонацию, но неферную социальную прослойку. Разфе может педная пуржуазка так кусать сфой палец?
Студенты набросились на это замечание, как хищники из зоопарка накидываются на брошенный им кусок окровавленного мяса:
— Эмоциональные состояния не имеют классового характера!
— Нет, в этом как раз и заключаются классовые различия!
— Американцы не прикусывают себе палец!
— Да, но ведь Мольнар — венгр!
На помощь Мерри пришел Тони Бассото, выдвинувший неожиданную идею:
— Так откуда же мы знаем о ее происхождении? Сейчас она принадлежит к среднему классу. Мелкая буржуазия. Но до брака с доктором кто она была такая? Такой жест, который совершенно не соответствует ее нынешнему положению и не вяжется с подобающим ей поведением, содержит глубокий смысл, потому что это своего рода саморазоблачение. Этот жест так много о ней сразу сообщает!
— Ошень карашо, ошекь карашо! Скажи мне, Мерри, — попросил Колодин, — как ты пришла к етинстфенно прафильному решению» Как тебе пришло ф колофу кусить сепя за нокоть?
— Я не… Я вовсе не придумала этого. Просто моя рука оказалась у моего лица, у моих губ — вот и все. Мне казалось, что это очень естественно. И еще я разозлилась на него. Так что мне показалось совершенно естественным так сделать.
— Карашо! Карашо!
Это была высшая похвала, слетевшая с его губ за многие недели. И Мерри уже не могла сосредоточенно следить за выступавшими после нее двумя студийцами со сценой из пьесы Беккета.
После занятий, уже на лестнице, ее нагнал Тони Бассото и спросил, не хочет ли она выпить с ним пива.
Она вспомнила его догадку о происхождении Клары — он был прав! — и, возможно, отчасти поэтому, согласилась:
— Конечно, спасибо, — и улыбнулась.
Или же она согласилась из-за его вечно взъерошенных черных волос и темно-синих глаз — его мать, как он сказал позже, была ирландкой — и гибкой фигуры. Разумеется, она его сразу приметила. Он всегда был сосредоточен, всегда был таким серьезным! И неизменно появлялся в классе в черном свитере-«водолазке» и в поношенных полотняных штанах. И в черных парусиновых ботинках. Она и это заметила и все гадала, что это — эпатаж или и впрямь бедность. Что само по себе было интригующим. Все те две недели, что он ходил в студию, Мерри размышляла о его бедности и в конце концов поняла: в глубине души она надеется, что он — беден. До сих пор у нее не было знакомых, которые испытывали бы трудности с деньгами. И сама мысль, что этот молодой человек приходит на занятия из неодолимой внутренней потребности, о которой говорил ей Джеггерс, лишь вследствие неукротимых амбиций и жестокой необходимости, волновала ее больше всего.