— Как, вы ездили к нему? Прямо в больницу? Очень трогательная забота.
Мерри уже трижды навещала Гринделла и за четыре дня, прошедших после того страшного приступа, послала ему цветов на полторы сотни долларов.
— Каррера, — пригрозил пальцем Кляйнзингер, — не спускайте глаз с этой девушки!
— Не волнуйтесь, я не подведу, — пообещал Каррера.
— Я знаю, — улыбнулся Кляйнзингер. — И я счастлив за вас.
И Кляйнзингер в порыве чувств схватил Карреру за руку и крепко пожал ее. Щелчок, вспышка — и рукопожатие оказалось увековеченным каким-то фоторепортером, хотя вовсе не предназначалось для фотокамер. Как, впрочем, и жест Мерри, которая нагнулась к Кляйнзингеру и поцеловала его в щеку.
— Желаю вам счастья, — сказал он.
Словно на свадебной церемонии, когда отец передает свою дочь жениху.
А Мередит Хаусман тем временем заглянул в находившийся по соседству бар и заказал бокал шампанского. Нони пыталась удержать его, но Мередит пригрозил, что поднимет шум, и ей пришлось уступить. Увидев трогательную сцену прощания Кляйнзингера с Мерри и Каррерой, Мередит сплюнул: «Дерьмо собачье!» и залпом выпил шампанское.
— Пойдем, — кивнул он Нони.
Их самолет вылетал в Женеву. А Мерри с Раулем направились к четвертому терминалу, где шла посадка на парижский рейс. Кляйнзингер забрел в бар и заказал коньяк. Ему до посадки на самолет, летевший в Нью-Йорк через Милан, оставалось еще полчаса.
* * *
Мерри не представляла, какая жизнь ожидала ее с Каррерой. Она беззаветно верила ему и только поэтому и согласилась лететь с ним. Расспрашивать Карреру о том, где он живет, сколько комнат в его доме, какую он предпочитает мебель, казалось ей не только ненужным и неуместным, но также святотатством — сродни тому, как верующий стал бы расспрашивать о подробностях личного быта в раю. К тому же раздумья о таких маленьких тайнах отвлекли бы ее от раздумий по поводу главной загадки — самого Карреры. Ну, а мелочи — они подождут.
Действительность же превзошла самые смелые ожидания Мерри. В Париже Каррера занимал огромную двухэтажную квартиру в восьмиэтажном доме, с просторной лоджией, выходящей на Сену. Кроме того, у него был загородный дом в Версале, да еще и собственная ферма в Бретани. Ни в версальском доме, ни на ферме Мерри еще не побывала, но много о них слышала от Карреры.
Жизнь их в Париже была легкой, приятной и спокойной. Рауль, похоже, мало чем утруждался, большую часть времени посвящая развлечениям. Он водил Мерри по магазинам, на скачки, в оперу, на всевозможные приемы и вечеринки. Они посещали музеи и театры. И конечно, часто ходили в кино. Рауль предпочитал смотреть фильмы в кинотеатрах, поскольку в тех случаях, когда картина оказывалась скучной, мог хотя бы отвлечься.
— Очень занятно следить за зрителями во время сеанса, — пояснил он. — Я наблюдаю за их реакцией и мысленно переделываю ту или иную сцену.
Случалось ему и работать. Он встречался со сценаристами, с Каяяном, просматривал фильмы с участием актеров, которых собирался снимать сам, но все это — спокойно, в неторопливом ритме, который нельзя было сравнить с вечной суетой и гонкой, которые царили в Голливуде.
— Я не люблю связывать себя обязательствами, — говорил Каррера. — Я всегда оставляю лазейки для импровизаций. Если же все заранее расписано как по нотам, то места для импровизации уже не остается.
При малейшей возможности он брал Мерри на просмотры, возил ее с собой в лимузине, когда искал места для натурных съемок. Любил ли он бывать с ней вместе или не хотел, чтобы она скучала, — Мерри точно не знала, поскольку главный вопрос в их взаимоотношениях по-прежнему оставался для нее загадкой. Они жили вдвоем вот уже три недели, но так до сих пор ни разу и не переспали.
Мерри все чаще и чаще вспоминала слова Гринделла, пытаясь по малейшим намекам догадаться о природе заболевания Карреры. Сам же Рауль на эту тему не распространялся. Однажды Мерри даже собралась позвонить в Рим Гринделлу, но в последнюю минуту передумала. В конце концов, она уже сделала свой выбор, поставив на Карреру, так что звонить теперь Гринделлу было бы бестактно и нечестно. К тому же слова Фредди о том, что Каррера человек странный и нездоровый — пусть она и не знала, в чем дело, — в какой-то степени успокаивали Мерри. По крайней мере, она не может винить себя в том, что недостаточно привлекательна внешне и сексуально.
Мерри уже даже склонялась к мысли о том, не попытаться ли ей самой соблазнить Карреру — ведь если гора не хочет или не может прийти к Магомету, почему бы Магомету самому не прийти к горе? Ей даже начало казаться, что Каррера именно этого от нее и ждет. Как еще можно объяснить его странное поведение, его поразительную сдержанность по отношению к ней, а с другой стороны — столь же полную, до бесстыдства, распущенность. Все его фильмы были насыщены эротикой и откровенно сексуальными сценами. В его квартире было не счесть эротических книг, гравюр, рисунков и картин, которые Каррера даже не пытался прятать, а если бы и пытался, то не смог бы, настолько много их было. Причем он был не любителем, а серьезным и вдумчивым коллекционером порнографии и эротики. Буквально на каждом шагу Мерри натыкалась на какие-то сексуальные символы — предметы фаллического культа, гравюры Бердсли, рисунки, изображающие фрагменты знаменитых барельефов индийских храмов с самыми невероятными сексуальными позами…
Но сколько бы ни разглядывала Мерри экспонаты коллекции Карреры, ей так и не удавалась разгадать его тайну. Невероятное многообразие коллекции не позволяло вычленить какую-то определенную сторону его увлечения. Единственное, что объединяло все экспонаты — была их художественная ценность. Да, Каррера был настоящим знатоком и подлинным ценителем эротического искусства…
Мерри ломала над этим голову несколько дней. И ночей. Наконец, она приняла самое простое решение. Но всяком случае, ошибиться в ее намерениях было невозможно.
С самого начала они спали и до сих пор продолжали спать в разных комнатах. И вот как-то раз, когда они с Раулем вернулись домой с вечеринки, которую устраивал Каяян, Мерри, раздевшись, набросила на себя прозрачный пеньюар, который купила днем, надушилась, пошла в спальню Карреры и присела к нему на постель.
— Что-нибудь случилось, милая? — участливо спросил он.
— Нет, все в порядке.
— А, тебе хочется поговорить на сон грядущий? Я очень рад!
— Поговорить? Не совсем. Мне хочется побыть с тобой, — сказала Мерри. Рауль пытался возвести между ними стену, но Мерри его не винила. В чем же крылся его недуг? Мерри от всей души хотела помочь ему, сделать все, что было в ее силах.
— Что ж, побудь. Вот он я.
Может быть, он привык играть пассивную роль, подумала Мерри. Хочет, чтобы она взяла инициативу в свои руки? Если дело только в этом, то все ее страхи и ночные бдения не просто нелепы, но и вообще яйца выеденного не стоят. Чего тут страшного? Напротив, это вполне нормально!