Кругом мельтешили какие-то фигуры, плакали дети, кто-то кого-то звал, кто-то что-то искал, шуршала листва, плескалась, смывая гарь, дивно холодная вода. А потом уже не Левий подал чужую одежду и почти поволок засыпающего на ходу Эпинэ к темному шалашу. Дохнуло зеленью, и все кануло в тишину, которую и пробил сахарный голос, а за ним, будто нить за иглой, потянулась память.
— Монсеньор, — бойкий человечек с обезьяньим лицом прилаживал к кривой ветке зеркальце, о которое бились солнечные лучи, — мне так жаль, но ваши дивные волосы очень-очень пострадали… Боюсь, мне придется подстричь вас очень-очень коротко…
— Стриги, — махнул рукой Эпинэ, усаживаясь на подвернувшуюся колоду. Кажется, их занесло на заброшенный выгон: водопой, пара шалашей и пустота. Пастухи ушли, скот либо угнали, либо зарезали.
— Монсеньор, я очень-очень вас прошу сидеть спокойно.
Цирюльник работал ножницами и языком, Эпинэ просыпался, зеркало отражало получужое лицо. Что волосы обгорели, не удивляло, а вот как сам он обошелся без ожогов, и что теперь делать? С беженцами, с бесноватыми, с приказом не покидать пределов Кольца?
Последние обгоревшие пряди упали наземь; мастер рвался что-то подравнивать, Робер остановил его жестом, привычно взялся за мундир, разглядел, что тот серый, церковный, и остался в рубашке, благо уже начинало припекать. Цирюльник убрался, что послужило знаком для болтавшегося поблизости Габетто, — кардинал продолжал опекать Проэмперадора. Робер предпочел бы Жильбера, но адъютанта больше не было, не было многих.
— Господин Эпинэ, — церковник молодцевато отдал честь, — с добрым утром.
— Будем надеяться, что так. Это вы меня сюда водворили?
— Его высокопреосвященство оставил меня в ваше полное распоряжение. — Одноухий теньент вытащил из сумки два ломтя переложенного мясом и зеленью хлеба.
— У меня есть свои люди…
— Они частично прикрывают отход, частично находятся в поиске. Мы же, как вы помните, сопровождаем вас от ворот Лилий.
То, что случилось после пожара, Робер помнил отвратительно, но Габетто врать было незачем.
— Зачем меня сюда затащили?
— Распоряжение его высокопреосвященства. Вы нуждались в отдыхе.
— Не только я… — Он дрых, а Никола занимался делами, хотя маленькому генералу с Дювье досталось не меньше! — Где генерал Карваль?
— Сегодня я его не видел. Вам надо поесть.
— Я ем. — Робер честно впился зубами в незатейливый, но вкусный завтрак. Лишние пять минут ничего не решали, тем более что все нужное наверняка уже сделано. — Где все?
Вопрос был глупым, в отличие от собеседника.
— Общий лагерь чуть ниже по течению, горожане разместились на поле у дороги, с ними остатки городского гарнизона и гвардии его высокопреосвященства. Про южан я уже докладывал. Алаты стоят у брода. На всякий случай.
— Ничего нового нет?
— Срочного ничего. Его высокопреосвященство хочет вас видеть, но это терпит.
Это в самом деле терпело, сегодня терпело все, потому что вчера все рухнуло.
2
Монахов и разбойников Арлетта еще не провожала, хотя они мало чем отличались от просто уходящих на просто войну.
— Сударыня, — напомнил Пьетро, садясь в седло, — обещайте в случае опасности спуститься в тайник.
Арлетта пообещала. Она собиралась обшарить лаикские подвалы вне зависимости от опасности, а времени было мало. Выдернутый из предутренних грез Сэц-Пуэн узнал в ночной гостье графиню Савиньяк и тут же согласился, что возле разворошенного осиного гнезда сидеть не стоит.
В то, что Эпинэ с Левием за ночь передавят всех ос, не верилось, оставалось понять, кто жив и куда уходить. Пьетро с Джанисом и вертким лаикским сержантом отправились в город. Арлетта поднялась на террасу и следила за огибающими пруд всадниками, пока те не скрылись в густой парковой зелени. Было чуть за полдень, крестьяне из ближайшей деревушки, воюя с болотом, рыли водоотводные канавы, у пруда возились щенки, ласточки, обещая дождь, чиркали крыльями по зацветшей воде.
— Странно, что вы поверили. — Арлетта посмотрела в лицо не покидавшему ее коменданту. — Мне самой не очень верится, что в десятке хорн отсюда жгут и режут.
Мальчишка в мундире широко раскрыл единственный глаз, по-оленьи красивый.
— Госпожа графиня, вы же мне рассказали… Роскошно! В крепость заявляется единожды виденная дама, объясняет, что по соседству обосновался дракон, и ей по простоте душевной верят. Ну ладно, не в крепость и не дракон, но Сэц-Пуэну надо бы научиться не только верить, но и соображать. Не сейчас, конечно, сейчас ему лучше исполнять.
— Мы с вами должны сделать еще одну вещь, неприятную, странную, но неотложную. В Лаик замурованы записи Эрнани Последнего. Их нужно достать, причем немедленно.
Решение ничего не объяснять было верным. Сэц-Пуэн подробностями не интересовался; надо что-то добыть — значит, добудем. Срочно? За ломами послано. Тайно? Это сделают солдаты, они из Пуэна, им можно доверять. В гробнице? Ну, раз надо… Хоть и влезший в бунт, парень был рожден в Талиге Олларов — вскрытие по казенной надобности эсператистской могилы его не волновало… в отличие от чего-то, явно висящего на языке.
— Вас что-то беспокоит? — спросила графиня, с сожалением отрывая взгляд от сонной воды.
— Мэтр Шабли… Одному ему не выжить, он не слуга, не мастеровой, и потом этот его кашель…
— Вы хотите взять мэтра с собой? — догадалась Арлетта. — Так возьмите.
3
Маркиза Фукиано требовала внимания и раболепия. Маркиза Фукиано негодовала и выговаривала. Маркиза Фукиано желала добраться до своих ближних владений. Проэмперадор был счастлив — отъезд маркизы не просто избавлял от старой ведьмы, с ней уходили те, у кого в Фукиано или по дороге туда имелась родня.
— Я выделю вам сопровождение, — пообещал Эпинэ, глядя снизу вверх на восседающую в карете старуху.
— Оставьте ваших неумех при себе! — гавкнула Фукиано, и к хозяйке немедленно присоединилась пара левреток. Собачонки в бантиках напоминали о Капуль-Гизайлях; это было лишним поводом не злиться, как бы маркиза ни язвила. Старая перечница была злопамятна, наблюдательна и неглупа. То гладя левреток, то цыкая на них, Фукиано басила про вечно виноватых перед «добрыми горожанами» солдат, не перевешанных вовремя барсинцев, не выставленного из дома Алвы Окделла и оскорбительную для олларианцев дружбу с эсператистским кардиналом. С последним Эпинэ попробовал спорить, но напоминание о воле королевы грымзу лишь подхлестнуло.
— Катарина и так мало что соображала, — отрезала старуха, — а уж на сносях и вовсе. Эдакая горлица Создателева… Были б мозги не птичьи, молилась бы хоть Леворукому, только втихаря, а она серых развела, не продохнуть! Белль, ах ты поганка!
Не угодившая хозяйке собачонка вылетела в окошко и заскулила; пожилая девушка в оборках неуклюже вылезла из кареты, подхватила изгнанницу и тут же была укушена. Фукиано хрипло, по-мужски, захохотала.