Около полудня возле въезда на территорию Центра восточных единоборств остановился «шестисотый» «мерседес» с затемненными стеклами. Охранник вызвал старшего, и тот, разглядев номер «мерседеса», позвонил по местному телефону руководителю Центра, который для своих людей носил скромное имя Учитель, а для посторонних, в особенности для недоброжелателей — несколько претенциозное имя Ли Куй. Те, кто в свое время одолел классический китайский роман «Речные заводи», усмехались, слыша это имя, они знали, у кого оно позаимствовано. Но таких было мало.
Ли Куй, узнав, кто к нему пожаловал, распорядился открыть ворота и сам пошел навстречу гостю.
«Мерседес» въехал на территорию Центра и остановился перед крыльцом. Дверцы распахнулись, из машины выскочили двое подтянутых охранников и помогли выйти невысокому полному китайцу средних лет.
Ли Куй спустился по ступеням крыльца навстречу гостю и церемонно поклонился. Гость сдержанно кивнул в ответ. На лице его была печать страдания, мешки под глазами говорили о бессонной ночи.
— Я несказанно рад видеть вас в своем скромном жилище, господин Фан.
— Слава, брось свои китайские церемонии, я не для этого приехал, а для серьезного разговора.
— Прошу. — Ли Куй взял гостя под руку и повел внутрь здания.
Телохранителей задержали при входе, босс повернулся к ним и приказал не вступать в пререкания. Вслед за хозяином он прошел через холл, увешанный китайскими свитками с рисунками тушью и цепочками иероглифов, затем через большой спортивный зал, где около тридцати молодых людей в такт восточной мелодии красиво, как балетные танцовщики, наносили друг другу удары ногами. Пройдя через зал, они оказались в небольшой полутемной комнате, обставленной низкой деревянной лакированной мебелью.
Хозяин усадил гостя в низкое кресло, подал ему белую фарфоровую чашечку и налил из чайника подогретую рисовую водку. Гость поморщился:
— Слава, ты же знаешь, что я не пью эту дрянь.
— Дорогой господин Фан, — церемонно, но с ноткой издевки в голосе сказал Ли Куй, — нельзя так отрываться от своих корней. Мы с вами китайцы, и мы должны чтить традиции своей великой родины. В конце концов, я не требую, чтобы вы безукоризненно говорили на пекинском диалекте и умели писать три тысячи основных иероглифов, но выпить со мной чашечку рисовой водки вполне в ваших силах.
— Ладно, ладно, — Ли Фан поднес к губам чашку, — в конце концов, мы оба родились в России и чувствуем себя скорее русскими, чем китайцами…
— Вы — может быть, — неожиданно агрессивно ответил Ли Куй, — но я — нет. Итак, скажите мне, господин Фан, чем я обязан вашему посещению после нашей прошлой, не слишком теплой встречи?
— Слава, я понимаю, что ты сейчас попляшешь на моих костях. Я к этому готов. Согласись, что тогда ты наехал на меня без всяких к этому оснований, ведь из того, что я китаец, как и ты, вовсе не следует, что я должен ложиться под твою крышу. У меня охрана хорошая, ты в этом сам убедился.
— Ах, господин Фан, как я жалею, что вы не хотите усвоить утонченные манеры нашей великой родины! Что за выражения — «наехал», «крыша»! Раз вы сегодня ко мне пришли по своей воле, следовательно, вы признали мою правоту!
— Слава, я согласен идти под твою крышу.
— Какие радостные слова! Что же вас заставило прийти к такому мудрому решению?
— Какая-то сволочь убила мою жену.
— О, какое горе, господин Фан! — Ли Куй изобразил на лице горестное изумление, хотя информацию эту получил чуть позже самого Фана.
— Прекрати клоунаду! Мне больно, как еще никогда не было. Я с трудом терплю эту боль. Она… она оказалась… Но я простил бы ей все, лишь бы она была жива. Я ее любил… — Рыдания заглушили последние слова Ли Фана, он закрыл лицо руками, плечи его мелко затряслись.
Ли Куй сидел напротив него с каменным лицом, ничем не выдавая своих эмоций.
Внезапно Фан убрал ладони и поднял лицо к своему собеседнику. На лице его не осталось и следа минутной слабости, оно выражало только гнев и решимость.
— Ты знаешь, что я от твоих людей отбился и снова отобьюсь, но я иду под твою крышу добровольно. Плата за это — убийца моей жены. Ты должен найти его и наказать. В милиции считают, что ее убила женщина, жена того жеребца… Они нашли там ее перчатку со следами пороха. Но я не верю в убийство из ревности, слишком все было бы просто. Сердце подсказывает мне, что здесь что-то совсем другое. Узнай правду, найди виновного и накажи — и я добровольно перейду под твое покровительство.
Глаза Ли Куя радостно загорелись.
— Я рад, господин Фан, что вы наконец стали думать и чувствовать как настоящий китаец. Месть праведна, месть священна. Я помогу вам отомстить, но вы помните, что месть — это блюдо, которое подают хорошо остывшим.
— Я готов ждать, сколько нужно, — кивнул Ли Фан.
Ли Куй поднял с пола бамбуковую трость и ударил в небольшой медный гонг. В комнату вбежал подросток в китайской одежде. Он остановился посередине, поклонился и сказал:
— Слушаю, Учитель.
— Позови Юй Сяна, Бо Джина и Сюй Дэ. — Подросток тут же исчез.
Ли Фан покачал головой и сказал вполголоса:
— Ну и цирк ты здесь устроил. Тебе самому-то не смешно?
Ли Куй помрачнел:
— Господин Фан, если вам не важны и не интересны традиции нашей великой родины, то очень многим людям они помогают жить, уважая себя, и придают силы для борьбы с врагами. Если бы не ритуал, который мы строго и неукоснительно соблюдаем, мы не были бы так сильны и не привлекали бы к себе сердца столь многих.
— Ну хорошо, сам ты китаец, но ведь у тебя больше половины людей — не китайцы.
Когда Великая Монгольская армия двигалась по просторам Азии, она, как снежный ком, собирала вокруг себя сотни народов, и эти народы роднились с монголами и забывали свое прошлое. Китайцы — это тоже множество народов. Так и в моей семье собрались многие народы — киргизы, и казахи, и калмыки. Есть среди нас и русские, но все чувствуют любовь к великой китайской культуре, и для всех открываются врата Шаолиня…
В этот момент двери комнаты распахнулись и на пороге появились трое молодых людей в шелковых широких штанах, куртках и деревянных сандалиях. Все трое церемонно поклонились, и старший сказал за всех:
— Мы ждем приказаний, Учитель!
— Вы видите этого господина, — начал Ли Куй, — это господин Фан, наш друг. Раньше у нас были некоторые разногласия, но сейчас они забыты. У господина Фана большое горе. У него погибла жена. Ее кто-то убил. Вас троих ждет важное дело. Вы узнаете истину, найдете убийцу жены господина и покараете его.
Старший из троих, носивший в Центре имя Юй Сян, а по паспорту Равиль Султанбеков, опять ответил за всех троих: