Чтение Бальзака, которого печатает из номера в номер журнал "Сын отечества", попадающего, хотя с опозданием, в руки Кюхельбекера, продолжается. 26 июля он читает "Путешествие из Парижа в Яву", ** помещенное в том же томе, что и "Госпожа Фирмиани", и записывает: "Мое уважение к Бальзаку очень велико; он чуть ли не выше и Гюго и де Виньи".
* "Госпожа Фирмиани". Повесть Бальзака. "Сын отечества и Северный архив". СПб., 1833, т. 33, стр. 3-35; переводчик "О" - по-видимому, О. Сомов. В "Revue de Paris", 1832, февраль.
** "Путешествие из Парижа в Яву, по методе, изложенной Г-м К. Нодье в его истории Богемского короля и семи замков его, в главе, имеющей предметом разные способы перевозки у древних и новых народов". "Сын отечества и Северный архив", т. 33, стр. 253-272, пер. Н. Ю. (Юркевича).
"Voyage de Paris а Java..." ("Путешествие из Парижа в Яву"...) написано в 1832 г., в первый раз напечатано в "Revue de Paris", 1832. К Кюхельбекеру не попадали в крепость альманахи. Он немало изумился бы, если бы прочел в "Северных цветах" на 1832 г. знаменитое стихотворение Пушкина "Анчар", написанное в 1828 г. В самом деле, и стихотворение Пушкина и "Путешествие" Бальзака, написанное четыре года спустя, повествуют об одном и том же ядовитом дереве, "древе яда" (у Пушкина анчар, у Бальзака упас). Из черновых рукописей Пушкина явствует, что он знал и о названии упас, а в пушкинской литературе установлены фактические источники сведений об этом легендарном яванском дереве; эти источники, видимо, были общими и для Пушкина и для Бальзака. Интересно другое: у обоих та же последовательность деталей в изображении свойств дерева и та же грозная социальная картина: у Пушкина владыка посылает раба за смертельным ядом, чтобы напитать им стрелы, и раб, вернувшись с ядом, умирает у ног владыки; у Бальзака осужденный яванец должен принести отравленный соком дерева кинжал, за что ему даруют прощение, но редко кто из преступников выживает. Так почти одновременно Пушкин в стихотворении, которое Мериме переводил на латинский язык, полагая, что только латынь может передать сжатость и силу подлинника, и Бальзак в очерке, вошедшем в "Traitй des Existants modernes", писали на одну и ту же тему.
Он, впрочем, как и всегда, в своей критической и литературной деятельности относится к любимому автору строго. 31 июля он записывает в свой дневник: "Ростовщик Корнелиус Бальзака, * по моему мнению, из слабейших его произведений. Конечно, и тут есть прекрасные подробности; но заметно несколько подражание и Гюго и Скотту, - а сверх того заметно, что род Гюго и Скотта не свойствен Бальзаку".
Бальзак становится не только его любимым чтением, но и предметом настойчивых мыслей. 1 августа запись: "После обеда прочел в "Сыне отечества" повесть "Красный трактир"; ** рассказ хорош, но окончание, как во всех почти новейших французских повестях, не удовлетворительно". Но этот отзыв его самого не удовлетворяет - он слишком общ, а отношение его к Бальзаку слишком для этого отзыва горячо, и назавтра он записывает: "Не забыть: Красный трактир, сочинение Бальзака".
* "Ростовщик Корнелиус". Повесть Бальзака (пер. с французского. "Сын отечества и Северный архив", 1833, т. 38, стр. 73-98, 129-156, 230- 258, и т. 39 стр. 3-25). "Maоtre Cornйlius" ("Revue de Paris", 1831, dйcembre).
** "Красный трактир". Повесть Бальзака (пер. с французского) "Сын отечества и Северный архив", 1833, т. 41, стр. 3-03. "L'auberge rouge". "Revue de Paris", 1831, aoыt) вошло в "Nouveaux contes philosophiques", 1832.
В это время у Кюхельбекера, получившего исторические книги от Пушкина, начинается творчество: он начинает (и вскоре бросает) трагедию о Дмитрии Самозванце, начинает переводить "Венецианского купца" (также не кончает), и, наконец, в один присест, в 52 дня, пишет свою лучшую вещь - большую историческую трагедию в стихах о вожде первого земского ополчения в борьбе с польской интервенцией XVII в. "Прокофий Ляпунов". (Все попытки доставить трагедию друзьям для напечатания оказались тщетными; трагедия эта вышла в свет только в наши дни.) 22
Но и всецело захваченный работой над трагедией, он иногда отрывается и продолжает чтение. Как раз в это время начинается поход против "безнравственности" новой французской литературы со стороны Менцеля в Германии, журнальных критиков "Edinburgh Review", "Quarterly Review" - в Англии.
В первом томе "Библиотеки для чтения" за 1834 г. Кюхельбекер находит мнение известного английского журнала "Edinburgh Review" о нынешней французской словесности с широковещательным примечанием о том, что она переведена в немецких и французских журналах, а как доказательство истинности статьи приводится мнение французских журналистов, солидаризирующихся с английской критикой. Основное положение английского критика: "Два могущественных потока борются теперь один с другим: материализм 1760 года и нравственный спиритуализм, подавленный столь долгое время и старающийся ныне завоевать прежнюю власть". * "Июльская революция дала им (французским современным писателям. - Ю. Т.) гибельное для славы их направление". **
В статье - выпады против Гюго, Дюма, Жанена, Бальзака, В одном из примечаний редакция дополняет их выпадом против Ж. Санд: "Что бы сказал сочинитель этой статьи, если б еще знал Лелию, последний роман г-жи Дюдеван, скрывающейся под кровавым именем Занда?" ***
Приводим один из выпадов против Бальзака: "В какое другое время г. Бальзак, писатель с талантом и воображением, решился бы бросить в глаза публике, имеющей притязание на изящность и знание общественных приличий, творение, написанное дремучим слогом и исполненное всякого рода непристойностей (Contes drolatiques ****)?". Статья нападает также на "Философические повести" и на "Peau de chagrin" (в переводе названной "Ослиной кожей").
* "Библиотека для чтения", 1834, т. Й, стр. 55, 56.
** Там же, стр. 59.
*** Полемическое использование сходства псевдонима Жорж Санд с именем Карла Занда, немецкого революционера, убившего в 1820 г. агента Священного союза Коцебу и казненного; на деле псевдоним Жорж Санд происходил от имени ее друга, литератора Жюля Сандо.
**** Озорные рассказы (франц.). - Прим. ред.
21 октября Кюхельбекер записывает в дневник: "Прочел я в Библиотеке очень и, как мне кажется, - слишком строгий приговор Эдинбургской Review новейшим французским писателям. Конечно, я слишком мало знаю, знаю почти только по отрывкам, но не все же у них совершенно безнравственно: повесть Бальзака "Madame Firmiani" имеет не одно литературное, но и нравственное высокое достоинство".
Трагедия пишется молниеносно: 24 октября кончено второе действие, 25 октября начато третье. Но тогда же, 25 октября, Кюхельбекер прочел все в той же "Библиотеке для чтения" статью ее редактора, Сенковского; Сенковский примкнул к немецким и английским порицателям молодой французской литературы за ее безнравственность. (Любопытна запись о Сенковском Кюхельбекера, что он - "западный писатель".)
Нужно отметить, что рьяными и лицемерными охранителями "нравственности" с большим шумом выступали в литературе Булгарин - бывалый и на все готовый журналист, служивший агентом политического сыска, и Сенковский - остроумный, беспощадный и талантливый циник, искушенный в журнальных интригах.