Мать дочери велит читать.
Для тетушки вашей замечу, что совершенное разочарование, господствующее в последней главе, наводит грусть; но для лицейского товарища автора многих таких намек * в этой главе, которые говорят сердцу, и по сему в моих глазах они ничуть не из худших; а впрочем, это суждение не беспристрастно, суждение более человека, нежели литератора, и посему не может иметь веса для посторонних". **
* Кюхельбекер употреблял старое слово: намёка.
** Более подробно Кюхельбекер написал о последней главе "Евгения Онегина" через два дня в своем дневнике. См. "Дневник В. К. Кюхельбекера", под ред. В. Н. Орлова и С. И. Хмельницкого, Л., "Прибой", 1929, стр. 42-44.
"Намеки" эти - первые строфы о лицее, а в последней строфе стих:
Иных уж нет, а те далече,
адресованный Пущину и с ним Кюхельбекеру; быть может, что также начало XII строфы:
Предметом став суждений шумных,
Несносно (согласитесь в том)
Между людей благоразумных
Прослыть притворным чудаком,
Или печальным сумасбродом
Иль сатаническим уродом,
Иль даже демоном моим...
Характерно, что и здесь соседство "демона" вызвало недовольство Кюхельбекера: "В 12-й (строфе) стих:
Иль даже демоном моим...
такой, без которого можно было бы обойтись" ("Дневник", стр. 42).
Имя, обыкновенно читающееся до сих пор в XIV строфе - "Шишков":
Она казалась верный снимок
Du comme il faut ... (Шишков, прости,
Не знаю, как перевести),
- есть домысел позднейшей редактуры: и в издании "последней главы" 1832 г., и в отдельных прижизненных изданиях романа 1833 и 1837 гг., и в посмертном издании сочинений Пушкина 1838 г. (т. 1), и, наконец, в издании Анненкова стихи печатаются:
***, прости,
Кюхельбекер прочел в стихах намек на себя: "Появление Тани живо, да нападки на *** не слишком кстати. Мне бы этого и не следовало, быть может, говорить, потому что очень хорошо узнаю самого себя под гиероглифом трех звездочек, но скажу стихом Пушкина же
Мне истина всего дороже"
"Дневник", стр. 12-13.
Расшифровка "Шишков", принятая до сих пор, довольно сомнительна; расшифровка Кюхельбекера:
...Вильгельм, прости,
Не знаю, как перевести,
помимо того, что она является свидетельством современника, имеет за себя еще и те основания, что одной из особенностей эпистолярного стиля Кюхельбекера, которая обращала на себя внимание друзей и в которой он охотно признавался, была привычка пересыпать свои письма "французскими словечками и фразами". Об этом имеются его неоднократные признания; ср. просьбу Туманского в приведенном выше общем письме его и Пушкина "не приправлять писем своих французскими фразами". Ср. также письмо Кюхельбекера к Пушкину от 20 октября 1830 г. из Динабургской крепости: "Ты видишь, мой друг, я не отстал от моей милой привычки приправлять мои православные письма французскими фразами". * Ирония обращения понятна: теоретически отстаивая "чистоту речи", Кюхельбекер сам, однако же, грешит французскими фразами и не может отвыкнуть от них. Особенно понравилась Кюхельбекеру строфа XXXVII по понятным причинам - здесь выпад против света и против "новых друзей", сменивших в 20-х годах старых, лицейских:
* Переписка, т. II, стр. 181.
То видит он врагов забвенных, Клеветников и трусов злых, И рой изменниц молодых, И круг товарищей презренных...
Эпилог, в котором последний намек: "те далече" - по мнению Кюхельбекера - "лучший из всех эпилогов Пушкина".
В приведенном выше отрывке из письма характерна уверенность современника и товарища, читающего не доступные "для посторонних" вещи.
Роман имел для Кюхельбекера еще и свое, домашнее значение, так как был тесно с ним связан.
14
С 1824 г. появляются у Пушкина стихотворения, тема которых социальная позиция поэта. Таковы "Разговор книгопродавца с поэтом" (1824), "Пророк" (1826), "Поэт" (1827), "Чернь" (1828), "Ответ анониму" (1830) и др.
"Пророк" близок к "Давиду" Грибоедова и к "пророческим одам" Кюхельбекера по самому поэтическому материалу; формула: "поэт - пророк" была очень реальной в годы борьбы высокой поэзии с мелкими лирическими жанрами, годы, непосредственно предшествующие декабрьскому восстанию.
Опасаясь в 1823 г. вместе с Туманским, что новое направление обратит муз в церковных певчих, Пушкин в последующие три года - время по обе стороны 14 декабря - имел возможность разгадать и другую сторону "библических" тем высокой поэзии.
Стихотворение "Чернь" долгое время объяснялось на основании свидетельства Шевырева влиянием на Пушкина учения Шеллинга, через посредство молодых московских "любомудров", группировавшихся вокруг Веневитинова и приступивших к изданию "Московского вестника", с которыми оп общался в Москве в 1826/27 г.; Шевырев писал о Пушкине в своих воспоминаниях: "В Москве объявил он свое живое сочувствие тогдашним молодым литераторам, в которых особенно привлекала его новая художественная теория Шеллинга, и под влиянием последней, проповедовавшей освобождение искусства, были написаны стихи "Чернь". *
Это толкование было основано на понимании "черни" как "народной массы". Свидетельство Шевырева взял под сомнение уже опубликовавший его "Воспоминания" Л. Майков, утверждавший при этом, что "Пушкин обращался в нем не к народной черни, а к пустой толпе светской". ** Плеханов развил аргументацию в пользу этого положения в своей статье "Литературные взгляды Белинского", 1897 г. [47]
* Л. Майков. Воспоминания Шевырева о Пушкине. стр. 330.
** Л. Майков. Историко-литературные очерки. СПб., 1895, стр. 180- 183.
Прежде всего "Чернь" есть звено в целом цикле пушкинских стихотворений, связанных между собою общим вопросом о позиции поэта. Как мы видели, вопрос этот возник задолго до знакомства с любомудрами. Самое отношение к направлению любомудров у Пушкина достаточно характеризуется его письмом к Дельвигу от 2 марта 1827 г.: "Милый мой, на днях, рассердясь на тебя и на твое молчание, написал я Веневитинову суровое письмо... Ты пеняешь мне за Моск<овский> вестник - и за немецкую Метафизику. Бог видит, как я ненавижу и презираю ее; да что делать? собрались ребяты теплые, упрямые; поп свое, а черт свое. Я говорю: господа, охота вам из пустого в порожнее переливать - все это хорошо для немцев, пресыщенных уже положительными знаниями, но мы... - Моск<овский> вестник сидит в яме, и спрашивает: веревка вещь какая? (Впрочем, на этот метафизический вопрос можно бы и отвечать, да NB.) А время вещь такая, которую с никаким Вестником не стану я терять. Им же хуже, если они меня не слушают". *
* А. С. Пушкин. Письма, т II. ГИЗ, 1928, стр. 27. Письмо опубликовано в 1923 г. Б. Л. Модзалевским.