Если бы Элли почувствовала хоть на секунду, что Генри поддержит ее, то она бы просто отказалась участвовать в этой затее. Но Генри опять погрузился в разгадывание кроссворда, и на его губах сияла довольная улыбка — он явно предвкушал развлечение.
Остаток дня прошел как в тумане. Элли готовила еду, стараясь отвлечься от мрачных мыслей. Но это ей удавалось плохо.
— Ты хотя бы спросил Джеймса, нет ли у него других планов? — с надеждой осведомилась она.
— Он очень обрадовался, когда я предложил ему показать вам город, — ответил отец, нахмурившись.
— Надеюсь, ты на него не давил, — настаивала на своем Элли. — Может быть, — она попыталась забросить удочку, — мне следует позвонить ему и отказаться…
— Не мели чушь, — оборвал ее отец, и на этом их беседа окончилась.
Около восьми Элли пошла в спальню, чтобы выбрать из своего гардероба что-нибудь подходящее к случаю.
Да какая разница, что надевать, говорила она себе, но тем не менее выбрала черное платье — единственную легкомысленную вещь, которую она имела.
К тому времени, когда появился Джеймс, Элли уже закончила наряжаться. Она надела платье без рукавов и совсем короткое. Обычно она надевала, под него комбинацию, а сверху набрасывала черную блузку. Это позволяло ей выглядеть в нем очень элегантно, но вместе с тем достаточно строго. Однако сегодня она решила нарушить традицию. А кроме того, нацепила на шею несколько ниток бус, по стилю подходящих к платью. В туфлях на высоких каблуках и с распущенными волосами Элли выглядела иначе, чем обычно.
Прежде чем зайти в гостиную, она услышала, как мужчины разговаривают, но, когда она вошла к ним, тут же наступило молчание. Вот это и значит «появиться на сцене». Ей доводилось видеть нечто подобное иногда на вечеринках врачей. Все разговоры тут же прекращались, когда в комнату входила какая-нибудь молоденькая, смазливая медсестра, одетая с вызовом.
Сама Элли никогда не пыталась играть в подобные игры. Она считала, что у одежды есть определенные функции и выбирать ее следует, исходя из этого. Ее гардероб состоял из платьев и костюмов, в которых она выглядела нарядной, но не соблазнительной.
Однако сейчас она чувствовала, что на нее неотрывно смотрят три пары глаз. Генри был потрясен. Она же вдруг поняла, что для нее куда важней была реакция Джеймса. Элли с трудом удерживала свой взгляд на Генри. Ей очень хотелось посмотреть Джеймсу в глаза. Хотелось узнать, произвел ли на него впечатление ее вид, или же он просто находит ее смешной.
Когда они шли к машине, Джеймс прошептал ей на ухо:
— Очень сексуально! Никому не говорите, что вы будете местным врачом, а то от пациентов отбою не будет.
— Ха-ха-ха, — рассмеялась Элли. От этого комплимента ей вдруг стало жарко, и она неожиданно почувствовала, как по всему телу разлилось приятное тепло.
Ночной клуб, куда они приехали, оказался джаз-клубом. В нем царил полумрак, и его атмосфера была очень интимной. Народу в нем собралось более чем достаточно. Бар был переполнен, и попасть на танцплощадку, по-видимому, мог не всякий желающий потанцевать.
Здесь было полным-полно хорошо одетых мужчин и женщин, без всякой тени вульгарности, которая у Элли обычно ассоциировалась с ночными клубами. Присутствие Генри избавляло ее от необходимости разговаривать непосредственно с Джеймсом. Кроме того, музыка была настолько громкой, что поддерживать сколь-нибудь содержательный разговор не представлялось возможным. Она уже начала было расслабляться, когда к ним подошла небольшая компания — двое мужчин и пятеро женщин. Они смеялись, болтали и были слегка навеселе, хотя и не пьяные.
Конечно же, все они хорошо знали Джеймса. Женщины, которые выглядели как близнецы благодаря своим пышным волосам, стройным фигурам и коротким облегающим платьям, стали хихикать и откровенно флиртовать с ним. Неужели он стремится к обществу только таких женщин? — с горечью подумала Элли.
Одна из этих женщин, с длинными темными волосами, одетая в очень узкое красное платье, увлекла Генри за собой, когда вся группа отошла от их столика. Вскоре Элли обнаружила, что Генри и длинноволосая брюнетка пытаются танцевать, толкаясь в толпе на танцплощадке.
— Вы не сказали мне, что мы будем в компании, — обратилась Элли к Джеймсу, когда они остались за столиком одни.
Чтобы лучше слышать, он пересел на стул рядом с ней, устроился в нем поудобнее и произнес:
— Честно говоря, я условился пообедать с четырьмя из этой компании — Полом, Майком и их подругами.
— То есть, иными словами, вы отказались от обеда для того, чтобы вывести меня и Генри поразвлечься? Мой отец заставил вас сделать это?
— Нет. — Джеймс прямо посмотрел ей в глаза, и на мгновение музыка для Элли остановилась, танцующие пары застыли на месте, она не слышала ни одного звука, кроме частых ударов своего сердца. Затем он перевел свой взгляд на танцующих и все опять пришло в движение. — Разве вам не нравится здесь? — спросил Джеймс. — Генри, как я погляжу, определенно нравится.
Элли посмотрела на Генри и увидела, что тот действительно был очень доволен, хотя танцевал, прямо сказать, не слишком умело.
— Кажется, он здесь чувствует себя как рыба в воде, — заметил Джеймс, его голос был обезоруживающе мягким, но она взглянула на него пристально и почувствовала то, что осталось не высказанным напрямую.
— Это первый раз, когда я вижу Генри таким… подвижным, — произнесла Элли, не найдя лучшего эпитета для поведения Генри.
Джеймс вновь посмотрел на нее.
— У каждого человека есть свои маленькие тайны. — Он пододвинулся к ней и взял ее за руку. В течение секунды, показавшейся ей очень долгой, она думала, что он собирается спросить ее о ее маленьких тайнах.
— Пойдемте танцевать, — вдруг предложил Джеймс. — Чего хорошего сидеть здесь, на задворках веселья? — И, наклонившись к ней, с тихим смехом добавил: — В конце концов, я обещал вашему отцу развлекать вас.
— Здорово повезло, что я нашел вас в этой чертовой канаве, правда, Джеймс? О чем вы только думали, когда садились на Монти?
Джеймс не ответил. Он осторожно высвободился из рук своего управляющего Фрэнка и ухитрился самостоятельно забраться в постель. После постыдного падения с лошади у него болело все тело. Лучше бы он остался в этой канаве, пока сам бы не отдышался и боль бы не утихла.
— Очень горячая лошадь, самая горячая из всей конюшни, — рассуждал Фрэнк, расхаживая по спальне. Он задернул занавески, убрал обувь Джеймса, потом принес ему стакан воды и пару болеутоляющих пилюль.
— Да что ты говоришь! — пробормотал через силу Джеймс, кривясь от боли.
— Если вы хоть чуть-чуть разбираетесь в лошадях, вы должны были бы понимать что это просто сумасшествие — садиться на Монти, особенно на ночь глядя и особенно в плохую погоду. Здешние поля никуда не годятся для верховой езды.