Элли ожидала этого вопроса, ноее шеки покраснели.
— Разве я учу вас, как вам надо жить? Я не читаю вам длинных лекций о том, что вам не подходит та женщина, на которую вы смотрите только как на сексуального партнера, и готова побиться об заклад, что никто этого не делает! Никто бы и не посмел! Вы полагаете, мне недостает ума, чтобы разобраться, как мне жить?
— Вы чрезвычайно умны, и я нисколько не сомневаюсь, что вы прекрасно разбираетесь во всем, что касается вашей работы, однако в остальном вы ужасно наивны.
Боже, неужели она не догадывается, как она красива, когда злится и ее щеки полыхают огнем, а глаза сверкают, будто изумруды!
— Да откуда вы это все знаете? Если вы так здорово разбираетесь в психологии, то почему не смогли сохранить даже свой собственный брак?
Ее слова его не смутили. Если бы это сказал кто-то другой, он не стал бы распространяться о своих личных переживаниях, но с Элли было все иначе.
— Вы абсолютно правы. На первый взгляд я и Антония очень подходили друг другу: оба умные, образованные, с высокими требованиями к работе и карьере. Фактически мы как бы жили на двух параллельных линиях, но в браке параллельные линии не годятся. Если копнуть поглубже, то мы совсем не подходили друг другу, и поэтому в конце концов наш брак распался.
Он посмотрел в лицо Элли, размышляя о том, не пора ли перевести разговор на Генри. Почему-то — он сам не знал почему — тема брака была для него притягательной. Теперь он чувствовал, что ему необходимо предотвратить то, что, как ему казалось, будет ужасной ошибкой.
— Посмотрите повнимательней на вашего избранника, Элли. На первый взгляд вы и Генри как будто созданы друг для друга. Я не сомневаюсь, что с ним вам будет легко и уютно жить. Но подумайте, какую цену вы заплатите за этот уют и спокойствие.
Он слегка ослабил хватку своей руки, все еще сжимавшей ее запястье, но все-таки продолжал удерживать ее, хотя и знал, что теперь она уже никуда не денется. Может быть, ей не очень хотелось сидеть рядом с ним на постели и слушать то, что он говорил, но он затронул слишком серьезную тему, чтобы она могла вот так просто уйти.
— Что плохого в том, что мне хочется спокойствия? — прошептала Элли. — Я выросла, почти не видя своего отца. Я была всегда независимой и самостоятельной. Разве это преступление — получить теперь капельку спокойствия и уюта?
Джеймсу захотелось взять ее за плечи и хорошенько встряхнуть, однако вместо этого он перевел дыхание и настойчиво, но уже не так Громко Продолжал:
— Уют и спокойствие могут обернуться прутьями клетки. Это может привести к тому, что вы задушите в себе естественное стремление каждого человека к счастью.
— Не желаю слышать этого! — Она вырвала свою руку из его и закрыла уши обеими руками. Этот детский жест очень тронул его.
— Я только хочу сказать, что Генри, похоже, действительно совсем не знает жизни. В ночном клубе он выглядел как ребенок, которого первый раз отпустили погулять одного.
Руки Элли бессильно упали.
— Я не буду мешать Генри развлекаться. Это не моя вина, что в моей жизни работа занимает больше места, чем в его. Мы оба врачи, но так уж получилось, что мне приходится проводить в больнице очень много времени.
— А как насчет вас, Элли? Вы-то когда-нибудь жили полнокровной жизнью? Или вы считаете, что вся ваша жизнь сводится к работе?
Ну почему она не видит очевидных вещей? Это все равно что говорить с кирпичной стеной, подумал он. Она хочет, чтобы все в ее жизни было разложено по полочкам и распланировано, но в настоящей жизни так не бывает, и именно в атом заключается ее главная прелесть.
— Это нечестно! — воскликнула Элли.
И он, оторвавшись от своих мыслей, попытался вспомнить, что же говорил перед этим.
— Может быть, и нет, но поймите, я просто хочу, чтобы вы трезво посмотрели на свою жизнь. Если вы руководствуетесь здравым смыслом, когда принимаете решения, — это хорошо, но если при этом ваше сердце не согласно с вашим рассудком, то ни к чему хорошему это не приведет. Можете ли вы, положа руку на сердце, сказать, что ваш предстоящий брак — это правильное решение?
Джеймс понял, что его слова звучат ханжески. Он никогда не был ханжой. И он никогда раньше не старался повлиять на чьи-то решения. Он всегда считал, что взрослые люди должны учиться на своих собственных ошибках и давать им советы бесполезно, так как они все равно им не последуют.
— Мне кажется, вы настолько были увлечены своей медицинской карьерой, что целый огромный пласт жизни прошел мимо вас. — Джеймс тяжело вздохнул, высказав эту доморощенную мудрость. Он чувствовал, что теряет нить разговора, и не мог оторвать глаз от ее лица.
— Иными словами, вы хотите сказать, что со мной скучно.
Джеймс слышал ее голос, но смысл сказанных слов почти не доходил до него.
— Вы считаете, что я деловая женщина, с ограниченными интересами, не способная заниматься ничем, кроме своей работы. Почему вам это не сказать мне напрямик?
Что она говорит? Джеймс просто не воспринимал смысла ее слов. Он следил за движением губ Элли, как немой, читающий по губам.
— У вас очень красивый рот, — пробормотал он сипло.
— Что?! — Элли посмотрела на него, и в ее глазах он увидел сильное смущение.
— Ваш рот. У вас очень приятный рот. — Он подался вперед и с удивлением почувствовал, что нервничает как пятнадцатилетний мальчишка. Он взял ее голову в свои ладони и повернул к себе.
Элли попыталась высвободиться. В ее глазах была паника. Но в них было также и кое-что другое. Какое-то сильное чувство, которое билось внутри ее и не находило выхода. И тогда он догадался, что и ее снедает такое же сильное и опасное желание, которое испытывал и он. Да, она боялась. Но боялась не его, а самое себя.
— Здесь нет ничего страшного, — услышал он свой голос, как бы доносившийся откуда-то издалека. Ее ответ, если она и ответила, он не услышал, потому что его переполнило желание. Он притянул ее голову к себе и приник губами к ее губам.
Джеймс был почти уверен, что Элли оттолкнет его, но она не сделала этого. Эта ее неожиданная уступчивость заставила его делать то, что он до сих пор считал невозможным.
Элли закрыла глаза и откинулась назад, а он целовал ее шею, нежно прикасался к ней губами, чувствовал чарующий вкус ее кожи. Ее дыхание все учащалось.
— Вы не должны этого делать, — пробормотала она со стоном. — Вы не понимаете, что делаете. Мы оба не понимаем!
— Я понимаю. — Голос у него слегка дрожал. И Джеймс не мог заставить себя перестать целовать ее. Никогда в жизни он не испытывал столь сильного желания!
Он провел языком вдоль ее уха, и она тихо застонала от наслаждения.
— Джеймс… Мы не должны делать это…
Он опять слышал страх в ее голосе, но сильнее этого страха в нем слышалось желание. И Джеймс продолжал с большей страстностью целовать ее, чтобы не дать логике взять верх над чувствами.