– Есть представление об уважении чувств верующих! Теперь в глазах принимающей стороны мы просто дикари! – поджала губы Галя.
И ведь правильно говорила, просто имела настолько отрицательное поле, что сразу хотелось возразить.
– Понимаю, неполиткорректно! – кивнул Андрей Николаев. – Да, я – грязная свинья! Больше не буду! Но я не знал, что вы, Галя, истая католичка!
– Я – православная! Но мне, как культурному человеку, претит, когда оскверняют храм, – покачала головой Галя.
– Галя, да бросьте вы, не ваша это реплика! И вообще из другого спектакля! – заметил Шиковский.
– А чего ж вы у Мадонны просили? Свои уже не дают? – спросил Андрей Николаев.
– А это совершенно не имеет никакого значения! И вообще, Бог един!
– А наша с Егором религия разрешает исповедь в той форме, которую мы сегодня опробовали. Скажете, это незаконно с точки зрения конституций стран Евросоюза? – наезжал Николаев.
– Андрюха, кончай, – толкнула его в бок кулаком Лиза Золотова.
– А чего кончать? Меня и так достала рублевская вера, а тут они еще и проповедовать начинают! Галя, вы недавно рассказывали, что в храм Гроба Господнего на схождение Благодатного огня ездите в вип-ложу? Или мне почудилось? – напомнил он.
– Какая разница, где стоять, когда снисходит Благодатный огонь? Я тоже всегда бываю там… где Галя! На тех же местах! – не смогла не отметиться Наташа. – Но это ничего не значит для истинно верующего человека!
– Там нет вип-ложи, но там просто места для… для особых верующих… ну, которые внесли много денег на… на благотворительность! – задохнулась Галя Упырева от возмущения.
– А им билеты в отдельную ложу выписывают те, на кого деньги сдали? Или те, кому сдали? Или сам боженька? – продолжал Андрей Николаев.
– Пусть вип-верующая боженьке расскажет, как за юбку со мной ногами дралась! – радостно припомнила Вета. – Пусть про это расскажет своему исповеднику!
– Кончайте базар, – попытался остановить их Ашот Квирикян. – Каждый пишет, как он дышит! Каждый верит, как умеет!
– А вот я не умею, пусть меня Галя научит! Темный я! – Андрей Николаев выпрямился в полный рост, как для выступления, и откинул с лица длинные седые волосы. – Они там, на Рублевке, уже объехали весь мир, покатались на всех яхтах и самолетах, обожрались всех наркотиков, трахнули всех женщин, мужчин, трансвеститов, коз, овец, коз-трансвеститов, овец-трансвеститов… и теперь хотят, чтобы их перло с веры и благотворительности! Так пусть расскажет, как правильно переться с веры?!
– А я не стыжусь своих денег! – выкрикнула Галя.
– Фаина Раневская говорила: «Мне всегда было непонятно – люди стыдятся бедности и не стыдятся богатства», – поучительно вступила Печорина.
– Да они бы в жизни кресты не надели, если бы их Кремль за жопу не прищемил! – продолжал Андрей Николаев. – Посмотрите на них: все, что Кремлю нравится, – мы обожаем, все, что ему противно, – мы ненавидим. При этом чиновники в Кремле могут меняться, и даже режимы. Рублевка поспеет за любыми переменами!
– Он просто недопил сегодня! – громко объявила Галя.
– Да че с ней говорить? – махнул рукой Андрей Николаев. – Баба дура не потому, что дура, а потому, что баба…
– У него была трудная ночь, – мстительно заметила Олеся. – Надорвался на половой жизни с Квирикяном…
Все обернулись на Квирикяна, и тот подтвердил:
– Ужас! Мы с Куколкой его спасли. Николаев спал у нас на ковре. Убегал от поклонниц. Я вообще не понимаю, почему всегда ко мне? На прошлом фестивале Леонид Ярмольник ко мне убегал по балконам от Инги, на этом – Андрей Николаев. Что бы вы делали без армян?
– Не орите так! – попросила Дина. – Сулейманов звонит из больницы! Мне ничего из-за вас не слышно! Передает всем привет! Говорит, что завтра к закрытию фестиваля его обещали выписать!
– Уррррррааааа! – заорал автобус.
– Да не орите так, я ж ничего из-за вас не слышу! – взмолилась Дина.
– Я просила за него сегодня Мадонну! – торжественно объявила Наташа. – Это она сделала!
Как большинство рублевских теток, Наташа была эстрадно религиозной. Пользовалась только услугами священников, которым хорошо пожертвовала на церковь. О спасении души готова была говорить с таким же жаром, как о новой коллекции туфель.
Но когда батюшка велел поститься, увеличила пожертвования до такой цифры, что он с готовностью обменял пост на «послушание в виде уборки храма». Уборка заключалась в том, что Наташин водитель привозил туда дорогие цветы для украшения.
– Анекдот у меня! – закричал Андрей Николаев. – Лучше, чем про ежиков! Приехал бычара в храм. Положил в урну для подаяний сто баксов, выходит, садится в «бентли», тут, бах, в него КамАЗ въезжает. Лежит бычара живой под обломками, видит, как другой бычара выходит из «феррари» и тоже стольник в урну несет, и кричит ему: «Мужик, стой! Она не работает!»
Приехав в отель, Ольга прилегла и от усталости и перегрева заснула так, что пропустила два фильма, которые отметила в программе галочками. Проснулась от звонка Дины.
– Оль, я вот подумала: Сулейманов в больнице, может, ты проведешь ворк-шоп Бабушкина? Все-таки ты лицо официальное, не из киношников…
– Да ты что? Да кто я такая? Тут все звезды! Да я и не умею, я ж привыкла вести конференции, круглые столы, – испугалась Ольга, с трудом понимая спросонья, чего от нее хотят.
– Слушай, ну какая разница? Те же яйца, только вид сбоку! Только налей ему повидла, а то он последние годы какой-то обиженный. Я не могу никого больше попросить, артист будет думать, что это его творческий вечер – не заткнешь, а режиссеры только молодые. Им не по статусу! А ты – нейтральная полоса, выручи!
– Ну хорошо… Я попробую… Когда?
– Когда-когда, сейчас! Бегом давай!
– Дин, я упала и заснула. Ничего не соображаю. Дай хоть пятнадцать минут душ принять и накраситься. – Ольга уже не лежала, а бегала с телефоном по номеру, судорожно выкапывала в чемодане вечернее платье.
– Ладно. Они там уже собрались в зале, я навру, что итальянцы привезли на час свой документальный фильм, пусть сидят и смотрят! Без перевода! Переводить некому, Лерка, как и ты, свалилась спать замертво!
– А этот ваш Борюсик? Он же чешет по-итальянски, – посоветовала Ольга, открывая воду в душе.
– Какой же он наш? Он вообще как черт из табакерки. Зачем только Бабушкин с такими дело имеет? Пустой, противный, наглый. Всюду нос свой длинный сует, – пожаловалась Дина. – Господи, как же они меня все достали! Лизка еще смеяться может, а я уже как сдутый шарик. Все! Жду!
Ольга запрыгнула в душ. Дину было жалко. Она была такая Афина Паллада, красивая, жесткая, собранная. И ранимая, как все собранные и жесткие. И если уж жаловалась, значит, по ней поездили катком. Лиза – наоборот. Как говорил Ольгин сын, «Мечта любого мужика – сисястая блондинка». Еще и хохотушка.