– Поняла.
– Так вот, его теперешний парень сегодня работает с Парашутовой.
– Света, я ни слова не понимаю.
– Ой, Александра Васильевна, я и так на цыпочках стою. У меня мобильник ухом прижат, а в руках фен и волосы чужие. Ну, его новый любовник гримировал сегодня Парашутову, которая ведет информационную программу. А она, Парашутова, сами знаете, чья любовница. Так вот, она сказала, что уже решено: вам премию не дадут, а дадут Груздеву.
– Света, ну как Груздеву? Ему в прошлый раз дали.
– Ну и что? Ему и в этот, и в следующий дадут. Делов-то! Им же за совесть никто не платит, вот она у них и не отросла. Ну все, буду.
Александра насупилась. В принципе в гробу она видела эту премию, она была не тщеславна, а товарно-денежных преимуществ лично ей количество понта, материализованного в железяку сомнительного дизайна, не давало. Возбуждало только то, что жюри напрочь «отбросило ложный стыд». Она хотела порефлексировать по этому поводу, но позвонил мобильный.
– Саш, ты где? – спросила заместительница Лена.
– Дома. Скоро поеду в студию.
– А дочка где?
– У мамы. Сегодня же церемония вручения.
– Я хочу тебе сказать неприятное, – мягко начала тактичная Лена.
– Да знаю уже. Пусть Груздев подавится моей премией.
– Какой Груздев? Звонили сантехники, сказали, что едут разбираться.
– Суки, – прошептала Александра, кровь закипела от адреналина. – Лена, умоляю тебя, даже дверь им не открывай. Еду.
– Ну, я им чаю подам. Правда, я думала, может, кого позвать.
– Даже дверь не открывай. Это же чистые бандиты. Я тебя после них не откачаю.
– А ты?
– Во мне осталось так мало человеческого, что я с ними социально близкая. – Александра сунула в большую сумку вечернее платье, вечерние туфли, концертный ридикюль, засунула в уши бриллианты (чтоб не потерять), напялила старое платье и чудовищную кофту, в которой мама ходила на даче, и, забыв про кашу в микроволновке, бросилась ловить машину. Черт дернул связаться с магазином сантехники; она в полном замоте подписала договор, по которому за ничтожные деньги должна была светить их унитазы в самых лакомых местах передачи. При этом они привыкли брать «на голос», чуть что – присылали бритоголовых с фиксами и полным джентльменским набором про «поставим на счетчик, вдруг у некоторых студия сгорит, а у мамок детки до школы не дойдут». Александра, как Станиславский, говорила про себя «не верю», но Лене после очередного наезда вызывали «скорую».
Уже было жарко. Александра подняла руку и села в раздолбанный «Жигуль». Еще недавно она и сама ездила в таком, пока не поняла, что иномарка – это представительская рабочая одежда, и не купила для студии «вольво». Загорелый водила в спортивном костюме страдал от сенсорного голода и, привередливо оглядев ее, сложив задрипанную кофту с дорогими серьгами, малотоварные волосы с породистым лицом, спросил:
– Чего в выходной дома не сидится?
– Работа, – ответила Александра, тоже быстро сняв с него мерку как с человека и мужчины, и со скукой отвернулась.
– Муж-то отпускает по выходным на работу? – не унимался водитель.
– Муж объелся груш, – отрезала Александра, но собеседник увидел в этой информации личные перспективы.
– Сумка-то большая какая. Небось тяжелая? Торгуешь, что ли, чем?
– Интеллектом, – сказала Александра, посмотрев на него, как кошка на муху. Пока водитель переваривал ответ и искал тему, в бауле зазвонил мобильный, и Лена упавшим голосом проворковала:
– Саш, извини. Так получилось, я их пустила. Они требуют нашу копию договора.
– Дай главному трубку, – потребовала Александра. Она не знала, с кем будет говорить, «сантехник» каждый раз присылал разную шпану.
– Привет, детка, – сказал молодой басок.
– Послушай, вша, – отчетливо сказала Александра в мобильник и взяла дыхание, – если ты со своими грязными пидорами сейчас же не выметешься в радиус километра от моей студии, то пусть твой хозяин пеняет на себя. Я сейчас же звоню людям Лужкова, а твой хозяин знает, они у меня в долгу, я их снимаю чаще, чем унитазы. И на месте ваших торговых точек завтра будет земля перепахана и травка посеяна. А тебя лично заставят на Красной площади съесть собственный член. Врубился?
В трубке повисла пауза. В машине тоже, водитель от неожиданности уткнулся в дорогу.
– Александра Васильевна, – сдавая назад, обратился басок, и она поняла, что это их последний визит. – Мы ведь ничего. Культурно пришли. Типа договор посмотреть. Все по эфирам посчитали, с вас еще чисто пять минут рекламы.
– Вижу, ничего не понял. Я подъезжаю к студии, если обнаружу твои химические следы, все эти пять минут рекламы буду снимать, как ты ешь свой член. Конец цитаты.
Она отключила телефон и положила в рот таблетку валидола. Водитель уперто смотрел в дорогу.
– Простите, сэр, я оскорбила ваш слух. Во всякой работе свои нюансы, – гавкнула она на водителя.
– Ничего, ничего, – почтительно сказал водитель, потом опомнился и съязвил: – Вы ж сразу сказали, что интеллектом торгуете. Я только не понял, профессия у вас какая?
– По этому поводу точно я знаю только то, что окончила романо-германское отделение филфака МГУ. А по всем остальным вопросам у меня кризис идентичности. Спасибо, приехали.
От студии активно отъезжал серебристый «мерседес», набитый распальцованными.
– Что ты им сказала? – Лена чуть не прыгала на одной ножке. – Спиши слова!
– Светка не звонила? Сейчас подъедет меня красить. Проигрывать надо в хорошей форме.
Через полчаса Александра сидела возле раковины, навалив перед собой за столом счета и документы, молоденькая стильная Света красила ее длинные волосы, а Лена за монтажным столом мудрила с передачей о Новом Иерусалиме. Александра была руководителем-мамкой и обращалась с коллективом как с ребенком-инвалидом. По-настоящему опереться она могла только на обаятельную заместительницу – профессиональную телевизионщицу – и, как большинство российских баб, главную добытчицу в семье, на двух операторов и одного администратора. Остальные сидели у кормушки, все свободное время кадрились друг с другом или по Интернету, симулировали болезни, быстро уставали, тяжело работали и легко подставляли. Раз бы в неделю устраивать прополку и острастку, но она трудно привыкала к новым людям. Из-за этого половина проектов держалась на соплях, и в последний момент она, как кариатида, поддерживала их собственным телом.
– С кем пойдешь на церемонию? – спросила Лена.
– Ах да, – дернулась Александра. – С вами все забудешь. У меня только две фишки, и обе пустые. – И начала набирать номер.
– Алло, – сказал мужской голос.
– Если тебе неудобно, можешь меня называть Александр Васильевич, – разрешила она.