И он уже никогда не станет большим режиссером, потому что мельчит жест, суетится. И даже при своих успехах и заметности гораздо больший неудачник, чем Караванов. Поэтому ему нужна девочка. Ведь девочке про него ничего не видно, ей кажется, что это большая удача. Пока поймет правду – жизнь пройдет…
Слава богу, до гостиницы добрались быстро и без пробок. У подъезда Зябликов достал сотню, сунул водителю и потребовал:
– Чтоб я через секунду тебя здесь не видел.
Тот радостно испарился.
– И на чем я поеду? – возмутилась Елена.
– А куда тебе ехать? Останешься со мной…
Комментировать было бесполезно, хотелось быстрее зайти в номер, припасть к записной книжке и забыть все это, как страшный сон. Зашли в номер, пока Елена прятала книжку в сумку, Зябликов запер дверь и положил ключ в карман:
– Лена, я понимаю, что я – дурак и это пожизненно… Но в прошлый раз мы оба были не правы.
– Какое это имеет значение?
– Только то, что сейчас надо совершить ритуал перемирия.
– У меня нет мотивации. – Теперь, с записной книжкой в сумке, можно было высказаться на всю катушку.
– Разве тебе со мной было плохо? – Его мутные глаза заискрились тоской.
– С другими мужиками у меня все получается быстрее и качественней.
– Обидно… Но со мной будет так. И с этим придется смириться.
– Зачем?
– Знаешь, я тогда посадил тебя в машину, вернулся в номер, допил всю бутылку коньяка. Посмотрел на себя в зеркало и сказал: «Зябликов, это алкоголизм!» И с тех пор не просыхал.
– Ты настаиваешь на том, что для тебя это тоже было стрессом? – скривила губы Елена.
– А ты как думала? Если бы ты специально не оставила книжку и не позвонила, я бы ни за что не позвонил…
– Никогда?
– Скорее всего никогда.
– Дурак, – сказала она, и внутри у нее потеплело.
– Сама дура… Надо не в придуманного влюбляться, а в живого. Поверь, он не хуже… – Зябликов посадил ее рядом с собой и начал перебирать ее волосы.
Надо было отстраниться, встать и потребовать открытой двери. Но зачем врать себе?
– Хуже. Очень давящий… Мне с тобой живым везде жмет, – призналась Елена, не сопротивляясь.
– Приспособишься… – хмыкнул он и начал ее целовать, и против этого у нее не оказалось оружия.
– Ну, мы еще посмотрим, кто будет приспосабливаться, – ответила она, на секунду освобождая губы от его губ.
– А чего смотреть, приспосабливается всегда тот, кто оказывается слабее… Или честнее, или наивней, или влюбленней… Ну что ты из себя строишь? С понтом под зонтом, а сам под дождем… – Они целовались и спорили, спорили и целовались, потом спорили и стягивали друг с друга одежду.
Потом уже не спорили. И было замечательно, потому что никто ни с кого не тянул одеяло, ведь оба испугались, что отношения могут не продолжиться.
В конце концов зазвонил мобильник.
– Лен, ты совсем охренела? Сколько времени, знаешь? – заорала Катя в трубку.
– Не знаю и знать не хочу… – счастливо выдохнула Елена.
– Там Танька из бухгалтерии с ума сходит! Ей давно пора в кофте домой идти, а ты где-то шляешься!
– А что, она не может один раз в моем свитере домой прийти?
– Лен, ты что, пьяная? Он же мужской! Как она это супружнику объяснит?
– Блин, ладно, скажи, что через полчаса я в машине жду ее у метро. Там и переоденемся. Зябликов, аллюр три креста, мне надо отдать кофту, которой я пыталась тебя поразить.
– Этой, что ли?
– Ага.
– Редкая безвкусица…
Таня из бухгалтерии стояла у метро с таким лицом, как будто у нее кто-то умер. Елена втащила ее в машину, велела водителю и Зябликову отвернуться, и они стали переодеваться стремительно, как танцовщицы между номерами. Таня продолжала делать лицо, но Елена сунула ей купленные по дороге шоколадные конфеты. А главное, сказала:
– Таня, это модный режиссер Зябликов. Все из-за него. Я поехала за записной книжкой и застукала его с малолетней артисткой. Так, Зябликов?
– Почему застукала? – потребовал уточнений Зябликов. – Я с ней говорил о возможной роли.
– При этом вы уже выпили бутылку водки на двоих, и она положила тебе на пожилое плечо молодую голову! – Елена изобразила итальянский базар, и Таня из бухгалтерии открыла рот и восхищенно повелась на него. – Как бы вы, Танечка, поступили в такой ситуации?
– Ой, ну не знаю… мне неудобно… – замотала головой Таня, намекая на то, что «куда им, простым людям, разбирать яркую жизнь сложных людей».
– Из-за этого я оказалась совсем в другом месте, потом он запер меня на ключ и не выпускал. Было, Зябликов? – настаивала Елена.
– Было, – кивнул Зябликов, наконец поняв, чему именно надо подыгрывать. – Виноват-с…
– Таня, вы на меня не обижаетесь, что я так подвела со свитером?
– Ой, что вы, это мне неудобно, что я Кате сказала, вполне бы домой в вашем могла пойти. До свидания, извините. – Она выбралась из машины с лицом человека, которому трудно дотерпеть до дома и он будет сейчас из телефона-автомата набирать сотрудниц: «Я тебе ща такое расскажу! Представляешь, эта наша – любимая главного – крутит с каким-то режиссером, и вот она в моей оранжевой кофте накрыла его с артисткой!..»
Все-таки они обе работали в газете, а в газетах умеют обращаться с новостями.
– Слушай, у меня ведь там в ресторане девчонка сидит, а главное, одежда, – вспомнил Зябликов. – И еще водка недопита.
– И что?
– Ну, надо вернуться. Расплатиться. – По интонации стало понятно, что он не хочет, чтоб Елена ехала с ним, и собирается сохранить свои активы с девицей.
– Нет проблем. Завези меня домой и вперед, – небрежно предложила Елена.
– А ты не обидишься?
– А почему я должна обидеться? Все, что с тебя можно получить дельного, я на сегодня уже получила.
– Лен, ну да, я такой. Я могу увлекаться сразу несколькими женщинами. Я – художник, и мне это надо прощать…
– Так я и не против. В ответ могу сообщить только то, что я тоже имею одновременно несколько сюжетов. Ты из них самый новый, но не самый молодой и не самый яркий.
– А зачем ты мне это говоришь? – напрягся он.
– Чтобы ты не нервничал, что я болезненно отнесусь к твоим артисткам.
– Лен, все твои прежние способы управления представителями моего пола здесь не пройдут…
– А зачем управлять тем, с кем интересно иногда поболтать и оказаться в постели? Если ему тоже иногда это интересно, то как-нибудь сговоримся, – фыркнула она.