– Подожди. – Сорвался с места, побежал в другую комнату, вернулся с большущими шерстяными носками, видимо, своими.
Встал на колени, начал снимать с нее чулки и натягивать носки:
– Я сейчас в стиральной машине согрею тебе свой халат. Он будет горячий!
И унесся в ванную греть халат. Елена представила, что было после подобных процедур с бедной стриптизершей, ничего, кроме пинков, не получавшей в этой жизни.
Даже балованная Елена почувствовала себя расслабленной любимой девочкой, когда Муркин нежно раздевал ее и закутывал в халат. Послушно и заторможенно двигалась, пока, обнимаясь, не добрались до спальни.
Он достал масло для тела и начал делать ей массаж. У масла был сладковатый вкус цветочного геля. Елена глянула на флакон, опустошенный наполовину, и подумала, что, видимо, Муркина научила пользоваться этой дрянью стриптизерша. Это их детские примочки, потому что когда действительно хочешь мужика, то тебя интересуют вкус и запах его тела, а не вкус и запах масла.
– Помнишь, как говорил герой «Полета над гнездом кукушки»? – шепотом спросил он.
– Как?
– Женщина, которая достанется мне, засветится как рождественская елка!
– Засветится? Не загорится? – кокетничала Елена.
– Засветится. Засияет… – Внезапно Муркин отошел от кровати, сел возле туалетного столика ушедшей жены.
Он был из тех мужиков, которые мешковато смотрятся в одежде, но атлетичны раздетые и хорошо помнят об этом.
– Иди ко мне… – прошептала Елена, понимая, что ломается ритм.
– Сейчас… – Он мрачно закурил и наморщил лоб. – Вот ты пишешь о людях, а ты ничего не знаешь о жизни. Я когда-то заведовал госпиталем в Анголе. Специально пошел, чтоб мои родители мной гордились – мать чуть с ума не сошла… Чего я там только не делал! Там руки, ноги летали, как бананы… надо было ловить-пришивать… И даже в кровать не ложиться без Стечкина…
– Без кого?
– Без пистолета Стечкина…
Он отправился в комнату, принес бутылку, начал пить из горла. Только тут Елена поняла, что у него какие-то проблемы и он не готов приступать к главной задаче встречи.
– А ты хорошо стреляешь? – спросила она. Это было уж совсем шефской работой. Любой мужик, хоть раз державший в руках пистолет, начинал после этого токовать как тетерев.
– Все хирурги отлично стреляют: глазомер, быстрота, натиск… Противно стрелять. Потом смотришь и думаешь, чуть бы левее взял, можно было бы самому зашить… Бред какой-то. – Глаза у него мутнели от алкоголя. – Я могу убивать, если надо. Но моя работа – спасать… Если тебе что-то будет угрожать, ты только свистни… Ради тебя замочу кого угодно!
Подошел к прикроватной тумбочке возле Елены, открыл ящик. Елена увидела пистолет и вздрогнула.
– Не трогай его, пожалуйста, – попросила она.
– Боишься, шустрая? – злорадно хихикнул он. – Пойми, я, как врач, тебе скажу: есть такие виды дерьма, которые не смываются. И тогда нужно оружие.
Елена испугалась по полной программе. Пьяный мужик, у которого «не стоит», с пистолетом в руках, – существо опасное.
– Мы с тобой потом постреляем, – мягко предложила Елена. – Вот ты мне, когда спину массировал, она у меня прошла. Это какой-то специальный массаж?
– Китайский! – сверкнул он глазами, перепрыгнув на тему профессиональной успешности, и задвинул ящик.
– А тебе нравятся китайские женщины? – продолжила Елена, понимая, что ни один мужик не откажется часами обсуждать, какие женщины ему нравятся; потому что для него эта игра веселей, чем даже игра в пистолет.
– Нравятся. Они покорные и лучезарные. У меня студентки были китаянки, я с двумя шуры-муры крутил. Но китайская кухня канцерогенна, в отличие от японской, – рассуждал Муркин, пока Елена тихо усаживала его на постель. – Они не бьют сапогом в пах, как ты. А ты странная, грубая, как прапор в стройбате, но от тебя идет такое тепло…
– Так это такая технология совращения, – хихикнула Елена.
– Мужики небось от тебя без ума. Бабки тратят немереные, – предположил он.
– Я не по этой части. Я – эмоциональная наркоманка. Была бы финансовая наркоманка, ходила бы сейчас в норковой шубе, а не в чебурашковой…
– Не базар. Этой зимой будешь ходить в норковой, – прижался он к ней.
Было смешно, потому что после потрясания оружием или разговоров об оружии при слабой эрекции мужик обязательно начинал потрясать деньгами. Елена изо всех сил пыталась решить проблему, но не ладилось…
– Я так не могу, – плаксиво сказал Муркин. – Мне надо за бабой поухаживать. У меня иначе организм сопротивляется.
– За медсестрами тоже успеваешь ухаживать? – улыбнулась она.
– Так там это производственная необходимость, а тут – для души. И такой облом… Из неудачных дней складываются годы.
– А знаешь, у меня такое элегическое настроение, что мне даже и самой расхотелось, – по возможности искренне проворковала она.
– Ври больше… Лена, я так одинок. Придешь сюда, в эту нору… Выть хочется! А знаешь, что такое бессонница? Когда никто и ничто не нужно тебе, и ты не нужен никому, и только черная пустота надвигается… Каждая ночь как смерть! – Он был уже невозможно пьян, и Елена начинала думать, как бы отсюда смотаться.
– Тебе надо отдохнуть, уехать, развеяться, – посоветовала она.
– Поедешь со мной на Канары? А хочешь, на Сейшелы? Денег полно – радости нет, – уже кричал он. – Слушай, я тебе хочу подарить одну вещь. Ты будешь смеяться…
Он вскочил, куда-то побежал, вернулся с истрепанной «Алисой в стране чудес».
– Очень дорогая для меня вещь. Своему пацану читал! Он ее под подушку клал, когда спать ложился. Я тоже пробовал – мне не помогает… Почему-то хочется, чтоб она была у тебя.
– Не возьму. Это семейная ценность… – мягко отклонила она подарок.
– Слушай, а выходи за меня замуж? Клинику сделаю, бабками засыплю, гордиться будешь! Мне сейчас не для кого ничего делать… Всем по фигу, жив я или умер. Сын звонит, но ему не до меня… Один я, как волк в лесу… Что тебе? У тебя ж мужа нет… А я на руках носить буду… – Речь у него становилась все невнятней, а глаза мутнее.
– Знаешь, я, пожалуй, пойду, – отстранилась она, все это становилось отвратительным.
– Только не уходи. Не уходи, умоляю! – Он бросился на колени. – Мне одному страшно. Ну хоть пару часов побудь…
– Прости, не могу. – Ее уже просто трясло, она встала и пошла одеваться в гостиную, собирая вещи с кресел.
– Все вы одинаковые суки! Вам на человека плевать! Вам даже деньги не нужны! – Елена услышала, что он гремит ящиком тумбочки, и полуодетая вернулась в спальню.
– Послушай, Муркин… – Он смотрел на нее, держа ящик полуоткрытым. – Ты умный, талантливый, добрый, красивый. Ты мне нравишься. Просто ты сегодня пьян, как не знаю кто, а я этого не выношу. Не могу себя пересилить… Понимаешь?