– Любовники-то ладно, вот теперь я накуплю комнатных цветов, которые ты так ненавидел! И собаку заведу!
– Хоть крокодила!
– Как квартира?
– Хорошо. Только телик не работает.
– Ура! Я смогу подарить тебе на Новый год телик, чтобы разобраться с чувством вины!
– Да уж сам куплю. Кстати, позвонила моя дочка, сказала, что у нее проблемы, придет вечером, заночует. У меня ведь кухня огромная, в ней диван стоит.
– Количество пользы от нашего развода увеличивается в геометрической прогрессии! Девка хоть с отцом познакомится.
– Я и с сыном тут общался. Но имей в виду: я сблизился с детьми не в результате развода, а в результате обретения внутренней решимости!
– А нам что в лоб, что по лбу!
– Я начал бегать по утрам!
– Bay! Прям как Клинтон!
– Решил, что надо хорошо выглядеть для будущих претенденток на тело.
– Я бы тебя и такого взяла, если б не была близко знакома.
– У других-то, может, интуиция и осторожность получше будут. А то уже начинается: мол, и такой хорош, – мурлыкал Караванов.
– Уж прямо ни словечка правды не сказать теперь. – Елена слышала, как ему нравится, что они кокетничают.
– В твоей терминологии это не «правда», а манипуляции. У тебя две стратегии: пугать и манипулировать.
– Так выходит, ты как раз от страха и свалил.
– Напротив, вдруг совсем осмелел!
– Нет, это был страх навсегда остаться под железной пятой.
– Нет, смелое решение из-под нее вырваться! Тут передали какие-то приглашения на презентацию для тебя. Вечером буду ехать мимо, брошу в почтовый ящик.
– Не зайдешь?
– Нет.
– Клиент всегда прав…
– Ты уже многим сказала про нас?
– Нет пока. Говорят, ты всем звонишь, как дите, проверяешь, кто кому достался при разделе. Будут деньги, соберу тусовку и торжественно объявлю.
– Не забудь некролог по браку дать в своей газете со скидкой.
– Не забуду…
– Как говорится, если еврею отрезали яйца, а его жена забеременела, значит, не тому еврею отрезали яйца. Пока.
– Пока. – Демонстративно веселый разговор опустошил ее.
До конца рабочего дня Елена не находила себе места, все время чудился голос Караванова.
– Кать, чего в мире хорошего?
– Количество преступлений растет, причем чем свободнее общество, тем быстрее рост, – пробубнила Катя из-за компьютера. – Как говорил Лесков: «Русь была крещена, но не просвещена». Тяжкое бремя свободы…
– Надеюсь, последняя фраза не обо мне? – уныло спросила Елена.
– Ты не исключение на планете.
– А кто исключение?
– Я…
– Кать, мне пришло в голову вдруг, что с каждым годом я все больше, и больше, и больше позволяю быть себе самой собой. Надо постараться пожить подольше, интересно, как это будет выглядеть…
– Полагаю, что совершенно отвратительно… А вот, слушай. В четверг в чеченском райцентре Урус-Мартан молодая женщина подошла к группе военнослужащих и сделала вид, что хочет о чем-то спросить, после чего взорвала себя. Трое военнослужащих получили тяжелые ранения, один – скончался на месте. Личность камикадзе не установлена. Известно только, что это местная жительница и ей было около 23 лет. Камикадзе разорвало на части, от нее остались только фрагмент головы и ноги ниже колен.
– Ну, Кать, ты умеешь поднять настроение!
…Никита в этот раз прорвался через вахтершу и гордо восседал в фойе, пока Елена в час по чайной ложке собирала сумку, выключала компьютер, прощалась и подкрашивалась. Первой его разглядела Олечка и оценила:
– Он на артиста похож, в сериале… Фамилию не помню. Такой же шкаф с добрыми глазами.
– Лирический ковбой, – хмыкнула Катя. – Могу себе представить, как он хорош раздетый. Особенно когда молчит…
Поехали в ресторан «Рис и рыба» в Доме на набережной, там можно было часами смотреть на панораму центра от «Библиотеки Ленина» до ненавистного памятника Петру, есть суши и слушать французскую музыку.
– Знаю, что не прав. Просто так получилось… – начал Никита.
– Что получилось? В самый напряжный для меня день устроить обыск? – уточнила Елена.
– Не очень-то ты напрягалась, когда отвечала…
– А должна была плакать в три ручья и биться о клавиатуру головой незнакомому собеседнику?
– Должна была на шею не вешаться.
– Кому должна? Женатому любовнику, которому плевать на мои проблемы? – Елена понимала, что Никита резко изменился в ее глазах после этой истории и что сегодня ни за что не даст к себе прикоснуться.
Не по принципу «ты наказан»; не потому, что тело еще ноет от времени, проведенного в объятиях с Муркиным, а просто не хочется. И незачем себя ломать. И лицо Никиты, вполне годящееся для рекламной обложки, подернулось в ее глазах какой-то рябью и серостью.
Она закрыла тему выяснения отношений и начала болтать о японской кухне, которую любила так же сильно, как грузинскую; рассказывать байки и делать глазки красивому мужику за соседним столом. Собственно, что делает глазки, поняла позже, чем начала делать. Он был такой черноглазый и черноусый красавец лет сорока; глазками не отвечал, но все время внимательно наблюдал за Еленой. И тут она поняла, что делает глазки, потому что Никита ей больше не интересен.
– Лена! Мы можем забыть об этой истории начисто? – спросил Никита.
– Кто старое помянет, тому глаз вон. Но кто забудет… тому оба! – прищурилась она, понимая, что позирует не ему, а герою из-за соседнего стола.
– Как говорили у нас в спецназе: лучший поединок – это несостоявшийся; лучшая перестрелка – это через металлическую дверь.
– Вот сегодня между нами металлическую дверь и поставим… – фыркнула она.
– То есть мы не едем двигать мебель? – удивился Никита.
– Сегодня нет.
– Жестоко. Но… справедливо…
Мужчины из-за соседнего стола расплатились и поднялись. Проходя мимо Елены, один вдруг бросился к ней.
– Ой, здравствуйте! Как приятно вас встретить! Вы меня не помните? Вы же у меня два года назад брали интервью в Самаре! – заорал он на весь ресторан.
– Здравствуйте! Помню, конечно! Как приятно вас видеть! – заулыбалась Елена, призывая усатого глазами подойти поближе и представиться, раз уж появилась такая возможность; но он стоял как колонна.
– Вы все в той же газете работаете? – спросил бывший интервьюируемый.
– Да. У нас увеличились тиражи. Отдел культуры начал выходить в другом формате. Будем рады вам на наших страницах, – говорила она, пытаясь вспомнить, кто же это.