Было понятно, что она нравится Патронову как одна из двадцати. Что просто на сегодняшний вечер он больше никого не выловил. Было понятно, что и он нравится ей как один из двадцати. Может быть, даже из пяти. И что ей ничего, кроме секса, от него никогда не будет надо, тем более что он и дать не сможет. То есть все бы было одноразово грамотно и красиво, если бы он не произнес слово «деньги».
Патронов, вписывая ее в привычную схему, предполагал отношения, которые не являлись для нее ценными. Словно не понимал, кому что надо говорить, и не верил, что его мужская привлекательность сработает сама по себе.
Елена знала, что Патронов старше ее на пару лет, приехал из маленького городка одной из республик СНГ, сын военного с мелкими звездочками. Начинал, как и вся нынешняя элита СМИ, в мгимошно-кегебешной среде. Ходили слухи, что ничем не брезговал для карьеры. Однако первой его женой была не дочка нужного человека, а красотка парикмахерша. А второй – не богатая американка, не победительница конкурса красоты, а симпатичная учительница из Польши. Дети, как полагается у новых русских, пекущихся о судьбах страны, учились в дорогих западных вузах. Жены весь год жили не тужили на Кипрах и в Эмиратах. Патронов оплачивал всем все и круглосуточно изображал плейбоя в московской тусовке.
Подходя к подъезду его дома – как полагается на Тверской, – Елена вдруг вспомнила, как спешила с какой-то презентации из гостиницы «Украина», встретила Патронова в гардеробе. Он удивился:
– Почему так быстро?
– Спешу. – Ее где-то уже ждал Караванов.
– На машине? – нахмурившись, спросил он.
– На Кутузовском машин полно, – напомнила она, удивившись такой опеке.
– Поздно, холодно, темно… – сказал он скороговоркой и натянул плащ, который уже снял и собирался сдать в гардероб. – Я провожу.
Он ловил ей машину и параллельно рассказывал о кремлевском скандале, в котором был чуть-чуть замешан. Рассказывал не с целью слива в ее газету, а просто пожаловался на то, как его подставили. Когда машина была поймана, заплатил водителю, поцеловал так, что у нее закружилась голова, и сказал:
– Позвони. Я всегда твой.
– Позвоню… – ответила Елена и благополучно об этом забыла.
Почему? Да потому что знала, что у него в голове каша. Потому что не первый раз целовалась с ним. Однажды это было в Госдуме после пьянки в кабинете руководителя одной из комиссий. Патронов тоже сказал:
– Я тебя провожу.
* * *
В Думе было поздно, но не было холодно и темно. Оба сделали вид, что прилично выпили и не несут ответственности за совершенные действия, вышли в фойе и начали целоваться как безумные. Казалось, что на этаже никого нет, и дело чуть не пошло дальше… И тут распахнулись двери соседнего кабинета, и высыпала толпа парламентариев с заседания комиссии. Алкоголь смягчил Елене шок, потому что среди высыпавших была уйма знакомых. Все были, естественно, мужики – у нас ведь вообще парламент – это мужская баня, – и все постарались выразить Патронову одобрение. Мол, хоть кто-то в Думе занимается настоящим мужским делом.
Тогда Елена внутренне не была готова иметь связь с Патроновым. Во-первых, он был страшно публичен и демонстративен, и это бы выплыло, а она любила Караванова. Во-вторых, знала о нем столько всего, что чувствовала опасность, совершенно не понятно какого характера… убеждала себя, что информационного и венерологического, но на самом деле просто не знала, что с ним делать.
В подтверждение этого, когда встретила его через месяц после сцены в Думе, и он дежурно залез в декольте, Елена не столько поняла, сколько почувствовала, что он не помнит про то, как они целовались. И подумала: «Ох, и ни фига себе, какой же дурной жизнью парень живет, чтобы не запоминать даже эпизодов, в которых ему было по-настоящему хорошо…»
Она знала таких людей. У нее одна приятельница через пять лет оказалась в постели с мужчиной, и только с его помощью вспомнила, что у них все это уже было, и не однажды.
…Елена редко имела дело с объектами интервью. Как-то смеялась с подругой, заведующей отделением больницы, говорила ей:
– Ты в таком малиннике работаешь, выбор у тебя королевский.
А та отвечала:
– С ума сошла! Ты бы посмотрела, что такое больной мужик в индустриальных масштабах… Омерзительное зрелище! У него чуть кольнуло, он уже по потолку ходит. После моей работы вообще можно в старых девах остаться. То ли дело у тебя… после каждого интервью можно роман крутить.
Елена засмеялась:
– Ты что? У меня еще хуже. Твои ломаются на болезнях, а мои на позерстве. Крутятся как пуделя на выставке. Главное, каждый считает, что о нем ничего не известно, ни сколько убил, ни сколько украл, ни сколько заложил… Знаешь, они все меня почему так любят? Потому что в моем присутствии им удалось час полюбоваться на собственный парадный портрет… Выходишь, будто побывала на утреннике в детском саду.
Она понимала это про всех, особенно про Патронова, который был квинтэссенцией дурного вкуса в общении; и все-таки, заходя в его квартиру, вдруг осознала, что надела самое красивое белье. И удивилась: «Оказывается, я этого хочу! Как странно…»
Открыла красивая молодая женщина в джинсах и прозрачной футболке, приветливо провела в гостиную. Это была чисто демонстрационная часть жилья: с антиквариатом, квадратно-гнездовым способом развешанными иконами и забивающими их фотографиями Патронова с великими мира сего, от президентов крупнейших стран до звезд шоу-бизнеса. Словно заходящий в дом мог не знать, кто такой Патронов, и сомневаться в его причастности к жизни представителей мировой элиты. В этом было детское: «Смотрите, что у меня есть!» Да и вообще он вел себя по-детски, из-за глубокой провинциальности не понимая, как, когда, где и с кем надо себя вести.
Патронов сидел за столом, а молодая женщина накрывала к чаю, постепенно выдавая статус домработницы, с которой спят. Интервью было длинным и кокетливым. Посередине Патронов кивнул молодой женщине:
– Лера, вы можете идти!
И она бросила на него потемневший от гнева взгляд, не столько за то, что было понятно, почему ее отпускают, сколько за «вы». Зачем Патронов назвал ее на вы, было неясно и ему самому. У него всегда сбоило. Такой же сбой в башке, как и когда пошел провожать Елену из гостиницы «Украина». Почему-то решил, что так правильно.
Только после ухода домработницы разлил водку по рюмкам, будто она могла запретить или осудить.
– Может, уже хватит? – спросил через час беседы, придвинулся и положил руку на Еленино колено. – Торжественная часть закончена, переходим к танцам.
– Я вообще-то пришла с другой задачей, – отодвинулась Елена, чувствуя себя неготовой.
– Ну, это ведь когда-то должно произойти, – обреченно сказал Патронов.
– Зачем? Я ведь не твой поэтический размер… – напомнила она.
– Откуда ты знаешь про мой поэтический размер? Кого ты наслушалась? – сказал он в интонации выяснения отношений, и Елена удивилась: «О, оказывается, у нас есть отношения?»