Народ в комнате загомонил, начал возражать и ужасаться, хотя оклады в газете были достаточно высокие.
«Новый год! Как быстро, как странно… Разучилась встречать его без Караванова. Придется научиться… А с кем? Не с кем… С кем-то из новых мужиков? Не хочется… Пойду к друзьям… – подумала Елена словно с вызовом. – Куплю новое платье и сама себе подарю подарок! И ну всех к черту…»
Вечером домой забежала Лида. Ей нужны были какие-то шмотки, деньги и немного поговорить.
Как обычно, ела какую-то принесенную с собой фастфудовскую дрянь из киоска, очередные «пирожки из котят», вместо того чтобы обратить внимание на еду в холодильнике. Елена махнула на это рукой после того, как Карцева объяснила, что уход от пищи, приготавливаемой матерью, необходимый этап разрыва пуповины. По себе Елена отлично помнила, что в какой-то момент ей стало остро не вкусно приготовленное руками матери.
Особенно под музыку всех этих: «Посмотри, все горячее; я так старалась; это очень полезно; питаешься бог знает как; наживешь себе язву желудка; человек не может жить без супа; ешь с хлебом…» Полжизни из-за этого убеждала себя, что человек может жить и без супа, и без хлеба. И чем чаще ешь то, что хочешь, и тогда, когда хочешь, а не тогда, когда это за тебя хотят другие, тем становишься все более нормальным и здоровым человеком. И что материнский контроль желудка ребенка – одно из самых страшных психологических насилий, и со временем, когда гуманитарный стандарт поднимется выше, будет юридически наказуемо. Как сейчас во многих странах родители сидят за избиение ребенка, так будут сидеть и за насильное кормление. Ведь неизвестно, что больше разрушает психику…
– Мать, у тебя сколько мужиков? – спросила Лида.
– Ни одного.
– А сексуальных партнеров?
– Ну как считать… Формально три. Объективно один. И тот с придурью.
– А на фига тебе столько? Дорвалась?
– Да нет. Мне столько не надо. Мне надо одного. Но нормального.
– А почему у тебя его нет?
– Видимо, не готова к нему.
– Так ты же со своей волей и мозгами любого на себе женить можешь…
– А зачем? Я ж не папа Карло, чтоб потом стругать из полена Буратино. Вон уже троих стругала, под себя – не обстругала. Лучше буду ждать.
– А вдруг не дождешься? Смотри, сколько баб одиноких.
– Так им нравится быть одинокими. Это совсем другое дело. Они одинокие, потому что экономят внутри отношений.
– А как научиться не экономить?
– Очень просто. Не считать, что тебя сейчас кто-то обокрадет, поимеет. Жить и чувствовать на полную катушку.
– Но ведь ты сама когда-то завяла на папике и Караванове по поводу их мастурбации с квартирой.
– Это партнерские обиды. Но при этом остальная ткань браков-то была хорошая. Ни капли о них не жалею.
– Я вот смотрю, как ты провела зачистку Караванова и устроила себе Ивана Купала на каждый день… и мне страшно за моего Вадика. А вдруг он со мной так же начнет обращаться? А я к этому не готова…
– Не готова, значит, тут же уйдешь. А почему тебе это вообще пришло в голову?
– Ну, потому что вроде я тебя не осуждаю, вроде ты живешь правильно. А если он начнет жить так же, то это мне уже не покажется правильным. Мутно как-то…
– Так ведь я ни с кем, ни о чем не договариваюсь. Никому не вру, что я ему навеки отдана. А как найду такого, они все потеряют смысл…
– А ты уверена?
– Уверена. Я, когда каждый раз замуж выходила, всю поляну разгоняла. Никаких запасных аэродромов не оставляла. А если кто в браке появлялся, то уже по другой логике. Появлялся там, где была дырка в отношениях и через нее энергия утекала. Появлялся как затычка в этой дырке…
– А вдруг у меня с Вадиком появится дырка? И он начнет искать затычку? У него такой спермотоксикоз в организме…
– Лидок, юноша хочет абстрактную женщину. Потом влюбляется в конкретную и хочет ее, а не всех остальных. И, чтобы он захотел всех остальных, должно что-то сломаться, не совпасть, не услышаться… Но на то у людей и уши.
Лида ускакала. Было понятно, что ее гложет не то, что внутри отношений с парнем, а что происходит с матерью, но она сама в это не въезжает. И меряет на себя чужую одежду, чтоб выглядело пострашнее.
Елена включила компьютер для поиска материалов про Патронова. Вырисовывался странный образ: записной пошляк вперемешку с чутким аналитиком. Подумала, что, видимо, главный редактор что-то понимает про Патронова, и молодая редакционная дива вряд ли сообразила бы, как сделать с ним качественную беседу вместо качественного секса.
Было уже поздно, но на экране компьютера возник Никита.
Никита. Это я.
Белокурая. Почему так поздно? Тебе ведь завтра в офис.
Никита. Потому что все достало.
Белокурая. А что особенно?
Никита. Жена молчит. Не разговаривает. Она может по нескольку суток молчать. Ждет, когда я приползу каяться. А я не приползу.
Белокурая. А ты не приползи, а приди. Ей ведь тоже тяжело думать, что она у плиты парится, а ты по бабам шляешься.
Никита. У меня нет уверенности, что я долго еще буду жить как раньше… Жизнь проходит как-то стороной…
Белокурая. Чувствую себя Геростратом.
Никита. Хочется укатить сейчас к сослуживцу в Берлин… и там оторваться на всю катушку…
Белокурая. Что бы значило слово «оторваться»?
Никита. Сначала ресторанчик, потом дискотека, потом стрипбар… Поговорить о жизни, о женщинах, о бизнесе…
Белокурая. Пока что-то у тебя не было лишнего часа на меня, а тут время на стрипбар появилось.
Никита. Как говорил герой «Женитьбы Бальзаминова»: «Право, маменька, и помечтать не даете…»
Белокурая. Попробуй сформулировать, что изменилось в твоей жизни за время общения со мной.
Никита. Стал понимать, что секс – это не то, что бывает с массажистками в бане. Потому что у них обратная связь оплачена.
Белокурая. За это время в твоей голове появилась тема «Все брошу».
Никита. Она появилась раньше… когда я свою фоту на сайте знакомств повесил… Но я рассчитывал на вариант попроще, а ты модная журналистка и полная оторва. А я не могу быть прилагательным к бабе…
Белокурая. Когда любишь, это не имеет никакого значения. А вдруг бы твоя жена захотела сделать карьеру круче твоей?
Никита. Я бы не дал.
Белокурая. Ты так неуверен в себе?
Никита. Наверное…
Белокурая. У нас с тобой три вербальных жанра: болтовня по «аське», мурлыканье по телефону и глухонемой секс. А как выходим на что-то четвертое, так начинаются обиды.
Никита. Вербальное – это что?