Пора уже было что-то решать. За время романа Витя заключил фиктивный брак, а потом расторг, собираясь в нормальный со мной. Сакральное заявление мужа о том, что «он здесь только ради детей», лежало на дне шкатулки. Однако что-то всё время останавливало меня. Жизнь с Витей обещала быть интересней жизни с Сашей, хотя бы потому, что мы оба работали на театр, возились в одном кругу. Конечно, он был малоталантлив по части семейного быта, но с усердием стоял у плиты, потрясая изобретательностью и заботой. Ситуация начала выпирать из всех швов, а я всё не объявляла и не объявляла мужу. А Витя всё чаще и чаще мелькал в доме на правах репетирующего режиссёра.
— Что-то у нас стали часто появляться в доме цветы, — мягко заметил вдруг муж за ужином, глядя на свежие розы.
— Да вот Витя всё ходит, всё замуж зовёт, — мягко ответила я.
— А ты? — ещё мягче спросил муж, продолжая есть.
— Я, как полагается, ломаюсь, — ещё мягче объяснила я, тоже продолжая есть.
— Смотри, хороший человек, упустишь, — посоветовал муж.
— Да вот, всё никак не решусь, — откликнулась я. У нас был такой стёбный стиль обсуждения наболевшего. Ужин продолжался как ни в чём не бывало.
Через две недели муж должен был ехать на гастроли. Я предложила ему, возвратившись, переселиться в снятую квартиру, пока мы с Витей разберёмся с разменами. Муж кивнул. Шли школьные каникулы. Дети были хорошо знакомы с Витей, но, когда я объявила о переменах, перестали его воспринимать. Саша уходил на репетиции утром, и приходил Витя, пытаясь задружиться с ними. У него был сын такого же возраста в Питере, но с моими ничего не получалось. Они даже не называли его по имени, никак не обращаясь во время диалога, а за глаза презрительно именовали его «этот».
Мы с Витей проживали кайф жениховства, не стеснённого юной сексуальной зажатостью, накупали всякую дрянь в подарки друг другу и строили самые невероятные планы. Саша мягко отстранился и как бы сделал свой выбор. До его отъезда на гастроли осталась неделя.
Однажды мы пришли из ЦДЛ в квартиру Витиного приятеля. Витя выпил в писательской компании и был разнуздан больше обычного, а он в принципе был эпатажником.
— Послушай, — злобно сказал он. — Что происходит в вашем Центральном Доме литераторов? Почему, пока мы шли через фойе, десять мужиков обняло и поцеловало тебя? Ты что, с ними со всеми спала?
— Нет, — честно ответила я. — Просто там такой стилёк, и их невозможно переделать.
— Я не выношу, когда кто-то касается моей женщины. А ты специально их провоцируешь! Всё, теперь ты выходишь за меня замуж, и с этим будет покончено! — он почему-то перешёл на ор.
— Совсем одурел? — спросила я. У меня не было практики подобных разборок. Я стояла около дверного косяка, и тут он решил дать мне затрещину. Я отпрянула назад, затрещина смазалась, но я ужасно врезалась головой и спиной в косяк. Вслед за ударом внутри меня раздался совершенно однозначный щелчок, включилось какое-то устройство, работающее в области инстинкта самосохранения. Это история закончена, означал щелчок. Витя, конечно, ничего не понял. Он до сих пор считает, что я крутила с ним любовь, чтобы раззадорить собственного мужа. Это было не так. Я действительно собиралась менять жизнь, но на человека, способного на насилие, мои эрогенные зоны отмирали разом. Я всегда считала, что если человек бьёт тебя один раз по лицу — ты пацифистка. Если он бьёт тебя по лицу второй раз — ты извращенка.
Неделя подходила к концу, и всю её я истратила на отползание от ситуации. Я ни слова не сказала мужу, не изменила ни одной интонации. Ничего не сформулировала Вите, а только виртуозно уходила от постели. День отъезда мужа протекал, как в здоровом латиноамериканском сериале. Он наконец осознал серьёзность моих намерений, собирался на самолёт, как на смертную казнь, и внешне страдал, как сорок тысяч братьев. Витя звонил каждые пять минут, разведывая обстановку и подозревая подвох. Я, как буриданова ослица, металась меж двух стогов. Муж хлопнул дверью со страдающим каменным лицом. Стоя у окна, я смотрела, как он садится в автобус, и слёзы текли по моему редко плачущему лицу.
Однако что-то заставило оттянуть звонок Вите с объявлением перехода на легальное положение. В течение часа я бродила по комнатам, машинально расставляла вещи, вытирала пыль и обдумывала, каким образом теперь интеллигентно избавиться от Вити. В этот момент дверь открылась, ворвался муж, упал на колени, произнёс какой-то сакральный текст, сделал соответствующее лицо, и… всё-таки образование у него было оперное.
— А как же Витя? — спросила я в ужасе.
— Не знаю. Витя мне симпатичен. Но, кажется, у тебя уже прошла эйфория от романа, — сказал муж.
— Я не знаю, как ему сказать… Он же псих.
— Скажи ему постепенно, — посоветовал муж.
— Это я, — сказала я Вите по телефону.
— Уехал? — спросил Витя.
— Уехал, — ответила я, сидя напротив мужа.
— Я еду, — сказал Витя.
— Давай притормозим, — попросила я. — Для детей слишком много впечатлений сегодня. Положу их спать, и встретимся в одиннадцать на Беляево.
— А с кем они останутся? — подозрительно спросил Витя.
— С мамой, — соврала я.
В одиннадцать мы встретились.
— Видишь ли… — начала я. Он посмотрел на меня и всё понял.
— У меня было ощущение, что я статист в чужом спектакле! — орал Витя. У меня до сих пор чувство вины, но я совершенно точно знаю, что вступать в матримониальные отношения с мужчиной, который способен поднять руку, бессмысленно. Я никогда не обсуждала это с ним. Десятки моих знакомых женщин играли с мужьями подобные этюды, с извинениями, что «больше никогда», валянием в ногах, клятвами и дорогими подарками после набитой морды. Для меня этот вариант был исключён начисто. Как говорила одна моя соседка: «Я себя не на помойке нашла».
После объяснения с Витей я поехала к Ритке. К кому ещё я могла ввалиться в три часа ночи с подобными проблемами? А там всё это время игралась своя пьеса. Как только треугольник стал стабильным и добропорядочным, Ритке стало скучно, и она завела шашни с музыкантом по имени Влад. Ближайшая подруга и коллега по половой жизни учительница Аня была, конечно, в курсе. Они тайно от общего мужа обсуждали Риткину половую жизнь, и Аня честно покрывала Ритку, когда та задерживалась на свиданках. Музыкант Влад, узнав о структуре семьи возлюбленной, сначала впал в ступор, а потом пришёл как гость, посмотрел и как-то свыкся. Он уже и передавал Ане, где ждёт Ритку, и вообще всё устаканилось.
И вот однажды ночью после коллективных утех Аня ушла к себе, где спал ребёнок, а Ритка ворочалась, ворочалась, ворочалась возле мужа… И вдруг со всей очевидностью увидела на белой стене, как на экране, что Влад входит в соседнюю квартиру, обнимает Аню, снимает одежду, и… Ритка увидела это так отчётливо, что побежала прямо в ночной рубашке барабанить в соседскую дверь. По лицу открывшей Ани стало понятно, что она не ошиблась.