Впрочем, в психоанализе важно не слишком драматизировать проблемы пациента. Мой любимый анекдот о психоанализе такой: «На международном съезде психоаналитиков один мэтр подходит к другому и ни с того, ни с сего бьёт ему по морде. Пострадавший поднимает с пола свои очки, вытирает платком кровь с лица и участливо говорит: „Кто бы мог подумать, что у него такие проблемы“».
Хор, в котором пел мой муж, получил в качестве базы Богоявленский собор на Никольской улице. Это было на бумаге, поскольку из собора только что выселились авторемонтные мастерские, оставив его в растерзанном виде. Для дополнительных заработков Саша устроился охранять собор, где мог петь вечерами. У вокалиста всегда есть проблема помещения, в котором он может орать в своё удовольствие, а меня он уже довёл до белого каления распевками, если в начале брака я хихикала над соседями, писавшими жалобы на громкое пение, то теперь уже сама была готова писать кому-нибудь жалобы.
Наоравшись всласть, он возвращался домой ночевать, поскольку, вряд ли кто решился бы лезть с целью ограбления в такую мрачную махину, да и воровать там было нечего. Однако оформлено это было на мою трудовую книжку, без толку пылящуюся дома, и получать деньги ездили в тьмутараканьскую воинскую часть на электричке. Но мы были молодые, денег не хватало, брали термос с чаем, бутерброды, книги и пилили на вокзал. Как утверждает классика, «мы все — поколение дворников и сторожей». Когда трудовую книжку отдали назад, в ней оказалась печать МВД и надпись о том, что я работала сторожем-пожарным на отдельном военно-строительном участке.
А отношения МВД с собором начались не сразу. Начали ремонтировать для хора, копнули и выяснили, что собор стоит на останках собора ещё более раннего времени, под которым свои захоронения. Пришли археологи, запретили хору петь, начали копать и поставили свою охрану. Копали, копали, попали в тоннель подземелья, идущего из Кремля. Пришли кагэбэшники, запретили копать, начали закапывать и поставили свою охрану. Пока закапывали и откапывали, началась перестройка, пришли православные и начали восстанавливать храм. Так что в результате частой смены хозяина напеться вдоволь под высокими сводами успел только мой муж. Однажды нам вдвоём довелось ночевать в соборе. Скажу честно, для этого нужны нервы покрепче, чем у меня. Там всю ночь происходил какой-то акустический сюр: слышались пение и крики, топали люди и цокали лошадиные копыта. Я не особенно мистична, но больше меня нельзя было заманить туда вечером.
С собором связано много историй из жизни семьи, но самая длинная была про бриллианты. Дети, заведённые Сашиными рассказами, очень хотели побывать на раскопках, и мы привели их туда. На мой взгляд, смотреть там было нечего: разобранные каменные полы и могилы с фанатами, копающимися в останках древней знати, обёрнутых в парчовые лохмотья. Я слышала от археологов о количестве заразы, вплоть до чумы, которую можно было хватануть с костей, и так громко орала на детей «не подходи, не трогай, не лезь!», что просто испортила всю экскурсию.
Однако когда уходили, Пашка, носящий среди «индейцев» кличку Зоркий Глаз, сообщил: «Я нашёл в куче мусора пряжку с бриллиантами!»
— В куче мусора? — заорала я. Речь шла о холмах, в которые археологи сбрасывали всё не пригодившееся. — Немедленно выброси! Где она?
— Я отдал её папе, — сказал Паша. Я орала как резаная, заставила их долго мыть руки, а идиотскую пряжку, если они собираются сделать её игрушкой, немедленно положить в водку для дезинфекции. Сашу и детей будоражило, что это бриллианты, меня — что они могли подцепить какую-нибудь бубонную чуму. Дурацкая пряжка немедленно стала центральным событием жизни семьи. Приехала Верка, занимавшаяся тогда продажей драгоценных камней в художественном салоне и всегда развлекавшая меня в свете тем, что объясняла, сколько настоящих бриллиантов на знаменитых дамах и сколько поддельных. Пряжка выглядела задрипанно с точки зрения нашего времени, но Верка взяла её в руки и заволновалась.
— Это потрясающе! — сказала она. — Я видела такие бриллианты только в музеях.
— А почему археологи выбросили их в мусор? И почему они так хило блестят? — спросила я подозрительно.
— Дура, это ручная огранка! Им цены нет! Вы миллионеры! — сказала Верка. Мы испуганно переглянулись.
— Что же теперь делать? — растерялась я.
— Во-первых, важно, чтоб дети не разболтали во дворе. Во-вторых, я буду искать людей, которые купят и не заложат вас. Надеюсь, вы не собираетесь делиться кладом с советской родиной, чтобы умножать её боеспособность в Афганистане? — спросила Верка.
— Нет! — закричали мы.
— В-третьих, надо подумать, как грамотно истратить эти деньги. Ты ведь всё размотаешь! Надо будет купить приличную машину, гараж. Дачу. Нанять домработницу, — Верка всегда обращалась со мной как с младшей придурковатой сестрой.
— Но зачем нам так много денег? — ужасалась я.
— Много не мало. Главное, не как их истратить, а как их истратить так, чтобы окружающие этого не увидели. — В смысле денег я была полным совком и представляла их как зарплату, которой хватает или не хватает. В нашей семье никогда не было сбережений. А Верка росла в семье, где люди были более продвинуты, не боялись больших сумм и умели их делать. Однажды я зашла к ней в подсобку художественного салона. Верка стояла ко мне спиной и ссыпала в целлофановый пакет горсти драгоценных камней, переругиваясь с красавцем кавказского вида.
— Что это ты делала? — спросила я.
— Не загружай себе мозги, всё равно никогда не поймёшь, — ласково ответила она и оказалась права на долгие годы вперёд.
Мы начали искать покупателей. Конечно, не столько искали, сколько играли в это, а главное, фантазировали себе будущее. Надо сказать, в совке того времени у таких, как я, пространство для фантазий было бедненькое и слабо поднималось выше того, чтобы съездить с детьми на море, всё время кататься на такси, купить новую шубу и дефицитные книги, стоившие у спекулянтов немыслимые деньги. Но, приходя в магазин с последней пятёркой, на которую предстояло, встав на уши, вкусно кормить семью два дня, я гордо осознавала временность своих финансовых проблем.
Количество людей, знающих о гипотетическом богатстве, увеличивалось, а покупатели всё не появлялись. Время шло, но мы не волновались, поскольку от вида такого количества денег просто сошли бы с ума, а к пряжечке как-то уже привыкли. Саша раздраконил её и поселил в укромном месте в железной коробочке от валидола.
— Вот настанет лето, мы купим яхту и поплывём вокруг света, — мягко намекали десятилетние сыновья друзьям, а те презрительно фыркали в ответ врунам.
Горизонты мои к этому моменту чуточку расширились, поскольку у меня начался невнятный роман с человеком, торговавшим живописью. Он ездил на дорогой (по тем временам) машине, имел невероятную (по тем временам) дачу, бывал за границей. Не так, как мой муж на гастролях, где их разбивали на пятёрки, чтоб приглядывали друг за другом, а самостоятельно. Он, конечно, предлагал помощь по продаже камней, но не хотелось путать лирику с делами.