Итак, от кого же они с самого начала могли узнать правду о Р.Дэниеле? Не от меня. Одно время я думал, что это – дело рук самого Дэниела, но такая версия отпала. Кроме меня, единственным землянином, знавшим истинное происхождение Р. Дэниела, были вы, комиссар.
– В наш департамент могли проникнуть шпионы! – с неожиданным пылом воскликнул комиссар. – Медиевисты могли подослать их сколько угодно. Ваша жена тоже наверняка шпионила. И если вы считаете возможным подозревать меня, то почему бы не заподозрить и других сотрудников?
На лице Бейли появилась недобрая усмешка.
– Давайте оставим в покое таинственных шпионов, пока не увидим, куда приведет нас прямое решение. Я утверждаю, что вы не только вероятный, но и фактический осведомитель.
Теперь, оглядываясь назад, комиссар, любопытно проследить, как менялось ваше настроение в зависимости от того, насколько я приближался к разгадке или, напротив, удалялся от нее. Сначала вы просто нервничали. Вчера утром, когда я собирался посетить Космотаун и не хотел говорить вам зачем, вы потеряли всякий контроль над собой. Вы думали, что я раскусил вас, комиссар? Что вам устраивают ловушку, чтобы передать вас в руки космонитов? Вы сказали, что ненавидите их. Вы едва сдерживали слезы. Какое-то время я думал, что причиной этого было воспоминание о том унижении, которому вы подверглись в Космотауне, когда подозрение пало на вас. Но потом Дэниел сообщил мне, что с вами обошлись очень деликатно и ваши чувства задеты не были. Вы и не знали, что вас подозревают. Паника вас охватила от страха, а не от причиненного вам унижения.
Затем, когда я изложил свою абсолютно ошибочную версию и вы увидели, как далек, как невероятно далек я был от истины, уверенность вновь вернулась к вам. Вы даже стали спорить со мной, защищать космонитов. Вы даже на некоторое время совершенно овладели собой, стали уверены в себе. Тогда меня удивило, что вы так легко простили мои ложные обвинения против космонитов, хотя сами перед этим постоянно твердили об их обидчивости, чтобы я, не дай Бог, не задел их чувств. Вы просто упивались моей ошибкой.
Потом я позвонил доктору Джерриджелу и отказался сказать вам зачем. Тогда самообладание снова изменило вам, потому что вы боялись…
Р. Дэниел вдруг поднял руку:
– Коллега Элайдж!
Бейли посмотрел на часы; восемнадцать минут до полуночи.
– В чем дело? – спросил он.
– Его могла тревожить мысль о том, что раскроются его связи с медиевистами, если, конечно, допустить, что они действительно существовали. Однако нет ничего, что связывало бы его с убийством. Он просто не мог иметь к нему никакого отношения.
– Вы глубоко ошибаетесь, Дэниел, – возразил Бейли. – Он не знал, зачем мне нужен был доктор Джерриджел, но вполне мог предположить – для получения сведений о роботах. Вот это как раз и испугало комиссара, поскольку робот имеет непосредственное отношение к его более тяжкому преступлению. Разве не так, комиссар?
Эндерби замотал головой:
– Когда все это закончится… – с трудом выдавил он, но замолк, не в силах продолжать.
– Каким же образом было совершено убийство? – едва сдерживая ярость, воскликнул Бейли. – С помощью C/Fe, черт возьми! Да, C/Fe! Я использую ваш термин, Дэниел. Вы так много говорите о преимуществах культуры C/Fe и все же не смогли догадаться, что именно ее принцип житель Земли использовал (пусть временно) в своих интересах. Позвольте мне в нескольких чертах обрисовать, как все происходило.
Несложно представить себе робота, пересекающего открытое пространство. Даже ночью. Даже в одиночку. Комиссар передал бластер Р. Сэмми и сказал ему, куда и когда идти. Сам он вошел в Космотаун как положено, не минуя туалетный блок, где и оставил свой собственный бластер. Он получил оружие от Р. Сэмми, убил доктора Сартона, возвратил бластер роботу, и тот благополучно доставил его в Нью-Йорк. А сегодня он уничтожил Р. Сэмми, так как тот знал слишком много.
Этим все объясняется. Присутствие комиссара, пропажа орудия убийства. И нет необходимости предполагать невероятное: что какой-то житель Нью-Йорка сумел преодолеть целую милю под открытым небом, да еще ночью.
Внимательно выслушав монолог Бейли, Р. Дэниел спокойно сказал:
– Вы выстроили линию поведения комиссара, казалось бы, логично, но ваш рассказ ничего не объясняет. Я уже говорил вам, что церебральные характеристики комиссара таковы, что он не способен совершить умышленное убийство. Я не знаю, каким словом можно определить его психологическое состояние: трусость, совесть или сострадание, Я знаком со словарным толкованием этих слов, но мне трудно судить самому. Во всяком случае, комиссар никого не убивал.
– Спасибо, – пробормотал Эндерби. Его голос снова приобрел силу и уверенность. – Не знаю, каковы ваши побуждения, Бейли, и почему вы пытаетесь расправиться со мной таким образом, но я доберусь до истины…
– Погодите, – перебил его Бейли. – Я еще не закончил. У меня есть вот это. – Он с шумом швырнул на стол Эндерби алюминиевый кубик, надеясь, что от его слов по-прежнему исходит уверенность, которой в глубине души он уже не ощущал. Вот уже полчаса он пытался скрыть от самого себя одно незначительное обстоятельство; он не знал, что было на пленке. Он вел рискованную игру, но больше ему ничего не оставалось.
Эндерби отшатнулся от маленького предмета.
– Что это?
– Это не бомба, – насмешливо ответил Бейли. – Всего лишь обычный микропроектор.
– Вот как? И что вы собираетесь с его помощью доказать?
– Сейчас увидите.
Он нащупал ногтем одну из прорезей в кубике. Угол кабинета тотчас же стал невидимым, а затем на его месте высветилось объемное изображение чего-то непонятного. Картина занимала все пространство от пола до потолка и уходила за стены кабинета. Ее заливал непривычный для жителей Города сероватый свет.
«Должно быть, это и есть рассвет, о котором они столько говорят», – подумал Бейли со смешанным чувством отвращения и любопытства.
Сцена изображала комнату в куполообразном жилище доктора Сартона. В ее центре был виден труп космонита – ужасные развороченные останки.
Глаза Эндерби готовы были выскочить из орбит.
– Я знаю, что комиссар по натуре не убийца, – заговорил Бейли. – Мне не нужно об этом напоминать, Дэниел. Если бы я вовремя обратил внимание на одну деталь, то преступление давно было бы раскрыто. В сущности, я нашел разгадку лишь час назад, когда разговор зашел о контактных линзах Бентли. И тут меня осенило, комиссар. Мне пришла в голову мысль, что разгадка кроется в вашей близорукости, в ваших очках. Я полагаю, на Внешних Мирах люди не страдают близорукостью, в противном случае они могли бы раскрыть убийство сразу же. Когда вы разбили свои очки, комиссар?
– При чем тут это? – насторожился комиссар.
– Когда мы в первый раз говорили об этом деле, вы мне сказали, что разбили очки в Космотауне. Я подумал, что вы разбили их в смятении, услышав о совершенном убийстве, но вы сами никогда этого не уточняли, так что для такого предположения у меня не было никаких оснований. На самом же деле, если вы шли в Космотаун, замышляя преступление, вы уже были достаточно взволнованы и могли уронить и разбить очки еще до убийства. Разве не так и разве не случилось этого в действительности?