– А кто увидит меня в цвету, тот может загадать любое желание. А еще около меня русалки пляшут на Ивана Купала.
– Круто! – согласились все.
– А кто же все-таки Марлена? – спросила Сухих, когда все успели как-то расслабиться, а Бася – даже и прикорнуть у меня на софе. Мы замолчали. Мысли о Марлене были огорчительными.
– Девочки, а вдруг она действительно больше никогда не позвонит. Завтра пойдет и сменит свой номер телефона. И сделает вид, что нас никогда не существовало? Может, пойти и набить ее Ольховскому морду? – предложила Авенга.
Бася каким-то сказочным образом очнулась ото сна и весьма резонно сказала:
– С другой стороны, это же ее дело. Ее муж, между прочим. И разве это не логично? Пойдет Марлена, купит себе еще одну шубу, раз уж у нее они утонули в подвале. Или даже сразу все пять шуб, чтобы отомстить мужу. А потом сотрет наши номера из записной книжки, напьется, сделает в доме генеральную уборку и забудет про все на свете.
– Хороший план, – грустно кивнула я. И Бася уснула. Анька уехала почти сразу после этого, а за Авенгой приехал ее странный муж. Он приехал на такси, вышел и стоял у подъезда, задумчиво глядя на мои окна. На нем не было шапки, он все время курил, но ни словом не упрекнул Авенгу, что она дернула его посреди ночи, что заставила дочку заснуть в чужой постели. Что была пьяная. Просто увез ее домой. Неужели он сидел в тюрьме? Я ведь, по сути, никогда с ним толком и не разговаривала. Даже не помню, какого у него цвета глаза. Вот у Тимки – помню. Карие, насмешливые. Родинка на щеке. А про Авенгу я почти ничего и не знаю. Так вот мы и живем, дружим, разговариваем, пьем остатки «Клюковки», а сами – почти иностранцы, почти инопланетяне. Все с разных планет. Кто с Марса, кто с Венеры. А кто и с ледяных, летящих в никуда комет – странных и одиноких.
После этого все затихло. Все ждали ядерного взрыва, чьих-то криков, обвинений, упреков. Но никто так и не превратился в соляной столп. Жизнь побрела дальше хромой старухой. Но под лохмотьями определенно просматривалось яркое крепдешиновое платье в цветочек. Начиналась весна.
Знаете, чем отличается зимний месяц от весеннего? Особенно если на первый взгляд они совершенно похожи? Весна начинается еще до того, как начнет светить солнце и распустятся почки на деревьях. Около моего подъезда, среди черно-белого пейзажа, от которого уже сводило челюсть, вдруг начала петь какая-то птица.
Она сидела на дереве и чирикала, и буквально открывала весну. Вскоре весь снег, лежавший невообразимыми огромными кучами во всех углах, начал плавиться и растекаться ручьями. Было красиво и мокро, и солнце отражалось в бензиновых лужах, сверкая маленькими радугами.
В начале апреля Сашка Карасик заняла у меня двадцать тысяч – нам в поликлинике к Восьмому марта неожиданно нарисовали премию, и я обдумывала свои шансы получить эти деньги обратно. Оценивала шансы как низкие. С ней так всегда – забывает отдать. Такой уж человек. Зато мы с ней снова начали ходить на фитнес – лежали в сауне и болтали. Иногда встречали в коридорах Аньку. Мы улыбались друг другу и спрашивали, как дела. Анька даже и виду не подала, что осуждает Карасиков неблаговидный поступок, за что я лично была ей очень благодарна.
Тут ведь вот какое дело. Если уж начинать друг другу припоминать, кто что сделал, кто с кем жил и кто кому изменил – так ведь вообще без подруг останешься. Все же кругом такие – неидеальные. Как яблоки, выросшие в обычном саду, мы все имели мятые «бочка» и свои «червоточинки». Сашка спала с Ольховским, а Анна – со Стасом. Я ни с кем не спала, но тоже почему-то чувствовала себя виноватой. Почувствовала бы, но ни Сашка, ни Анька не стали делать большой проблемы из этого круговорота мужчин в природе. Однажды я даже стала свидетельницей такого вот диалога:
Карасик: Ну и как, вы все еще живете вместе?
Сухих: Не-а. Я его выгнала еще две недели назад. В середине марта.
Карасик: А я не знала.
Сухих: Так он к тебе не вернулся?
Карасик: Нет. Но даже если бы он просился, я решила, что не стоит. Знаешь, как-то без него лучше. Оказалось, я его совсем не люблю.
Сухих: Есть в нем что-то…
И обе они хором: нехорошее. Нехороший мужик. Как-то это чувствуется. Нет, с такими лучше не жить.
Такому странному и удивительно единому взгляду на вещи можно было только поражаться. Они обе говорили о нем, как о каком-то далеком незнакомце. Или даже как о чем-то грязном, о каком-то таракане, от которого удалось избавиться. Я помнила Стаса, он был грубым и, кажется, не очень добрым. Но в целом таким, как все. Для меня в нем не было ничего такого, совсем уж плохого или, как они говорили, нехорошего.
Видимо, чтобы понять некоторых мужчин, с ними необходимо переспать. Или поверить на слово подругам. Тем, кто это уже сделал.
Анька сказала, что и эти-то две недели терпела Стаса только потому, что была сильно занята – это раз. Не хотелось мараться – это два. И еще, надеялась как-то выяснить хоть что-то о его планах – это три.
– Но он как будто почуял что, – говорила она нам с Сашкой, в то время как мы делали вид, что занимаемся на тренажерах. – Молчаливый стал, звонить выходил в коридор, к лифтам. Хитрил. В общем, я не выдержала, ну и сказала ему все.
– Что все? – уточнила я, борясь с одышкой при медленной ходьбе.
– Что скоро вообще-то весна, и он мне тут, на квартире, на фиг не нужен. Потому что на моем пути может встретиться какой-то действительно интересный мужчина. И что я ему скажу? Что это так – домовой у меня завелся? Нет уж. Мне надо личную жизнь устраивать.
– Это правильно. Надо устраивать, – согласились мы с Карасиком. – Мы вообще не понимаем, как при твоей красоте ты до сих пор не устроена.
– А еще я ему рассказала про Марлену. Что я все ей выдала. Его страшную тайну.
– Да что ты! А он? – хором переспросили мы.
– Нет, но в самом деле. Почему я должна участвовать в его грязных делишках. Ну, он, конечно, разорался. Орал: «Кто дал тебе право!» Кричал: «Это не твое дело! Совсем свихнулась, а?»
– О, узнаю выражения, – мечтательно кивнула Карасик. – Слава богу, он больше не со мной.
– Знаете что! Хватит насиловать тренажеры. А то с вами даже и они потолстеют. Пойдем-ка в кафе! – предлагала Аня. И наше «оспортивление» на этом заканчивалось. Совсем как в старые добрые времена.
Мы пили чай, ели булочки (из цельнозерновой муки) и говорили, что надо бы как-то созвониться и попить чайку всем вместе. Надо бы. Только обычно нас всех обзванивала Марлена. Теперь она не звонила никому из нас.
Было странно и грустно встречать весну без наших мартовских посиделок. Я скучала по Басе, которая тоже как-то пропала. Ушла в работу и не вернулась. Марлена обычно вытаскивала ее оттуда. А мы хоть и грустили, но как-то сами не звонили – руки не доходили. Какое забавное выражение. Руки не доходили. Куда они не доходили?