– Интересные дела, Степаныч… Мы ж с тобой вроде бы и не договаривались на это место и на это время… Неужели хвоста за мной пустили, ваши благородия?
– Если уж употреблять старинную титулатуру, то – ваши превосходительства, – усмехнулся в тон Мазур. – Это просто совпадение, Фомич. Шагаю это я себе на променад, вдруг тебя увидел. И тут же вспомнил, что нужно серьезно поговорить…
– Ну, садись тогда. – Гвоздь распахнул перед ним заднюю дверцу.
– Серьезно поговорить, – сказал Мазур с нажимом на первое слово.
Гвоздь думал не более пары-тройки секунд. С непроницаемым лицом нагнулся к передней дверце:
– Паша, к ребятам пересядь, я сам поведу…
Шофер, дисциплинированно не задавая вопросов, пересел к охранникам. Гвоздь кивнул Мазуру на переднее сиденье, обошел «Волгу» спереди, устроился за рулем и, пропустив дребезжащий маршрутный автобус, влился в поток. Мазур видел в зеркальце, что вторая машина висит на хвосте, как ей и положено.
– Маршрутники эти – страшное дело, – сообщил Гвоздь, как ни в чем не бывало. – Слышали краем уха, что есть какие-то такие правила, но толком ничего не знают. Какие тут авторитеты, номера и понятия! Они, козлы, в погоне за рубликом и самого президента стопчут, если на дороге попадется. У вас в столицах они такие же дурные?
– Да нет, поумнее, – сказал Мазур ему в тон, столь же безмятежно.
– Когда-то, лет двадцать назад, «Волгу» страшно хотелось, спасу не было, – столь же непринужденно продолжал Гвоздь. – Тогда «Волга», да еще в экспортном исполнении – это было что-то…
– А ты хорошо шоферишь, Фомич, – сказал Мазур, по-прежнему не выказывая ни малейших признаков нетерпения. – Где навострился?
– А на лесовозе, – ответил Гвоздь. – В незабвенной Коми АССР… ты, часом, не помнишь, как она нынче зовется? Все переименовали к чертовой матери…
– Не помню, – сказал Мазур. – Фомич, я тут давеча, в подъезде дома одного профессора, столкнулся с твоими ребятками… Быча и еще один, незнакомый…
Гвоздь бросил на него быстрый взгляд:
– Степаныч, а ты что, в претензии? Они ж на тебя и не пробовали наезжать, дали спокойно уйти и девочку не помешали утащить… По-любому тебе на них сердиться поводов нет…
– Я и не говорю, что сержусь или в претензии, – сказал Мазур. – Однако, уж прости, Фомич, но ситуация выглядит, с моей точки зрения, таким вот печальным образом: ребята явно пришли не сами по себе, а выполняя твой приказ… чего они и не скрывали, кстати. Вот и выходит, что ты начал играть на моем поле. В мою игру ты зашел, Фомич, так что извини за навязчивость… Кого они должны были прихватить – девочку или профессора? У меня такое осталось впечатление, что за профессором они шли. Девочка скрывалась, вряд ли вы ее проследили… а вот профессор, наоборот, сидел на месте и ни от кого не бегал…
– Степаныч, – задушевно сказал Гвоздь. – Человек ты мой дорогой, ну в чем я перед тобой провинился, что ты на меня смотришь волком? Обижать тебя ничем не обижали. Я тебе по гроб жизни обязан, ты ж мне жизнь спас самым героическим образом, грудью богатырской заслонил, из черного пистолета паля, Нечая разоблачил, суку, который ссучился, детство наше босоногое предал, дружбу старую…
Мазур вздохнул:
– Фомич… Ну к чему эти байки? Ты ведь меня уже узнал чуточку. Неужели всерьез полагаешь, что сможешь уболтать?
– Тебя уболтаешь…
– Тогда?
– Степаныч… Ну в конце-то концов, означенный профессор – не твоя безраздельная собственность, верно? Зачем он тебе вообще нужен? Ты ведь не мент, твоя специальность – внешний супостат…
– Вот именно, – сказал Мазур. – Хорошо помнишь, что я тебе говорил насчет одной милой девочки азиатского облика?
– Хочешь честно? Плохо я верю в шпионов, поскольку ни разу в жизни их не видел. Может, и нет никакой шпионки?
– Есть, Фомич, – сказал Мазур. – Есть, к сожалению. Ты ведь, сдается мне, знаешь, что приключилось с профессором? Думается мне, что твои ребята, пытаясь обрести хотя бы синицу в руках, влезли-таки к нему в квартиру… А?
– Ну предположим, предположим… Бедолага…
– Только есть тут одна маленькая загвоздочка, – продолжал Мазур сухо. – Быча мне проговорился, что шли они не за профессором, а как раз за девочкой Таней, без которой ты им возвращаться не велел категорически…
– С-сопля… – процедил сквозь зубы Гвоздь.
– Ты его не ругай, ладно? – великодушно сказал Мазур. – Он у тебя мальчик умный и старательный, а что передо мной чуточку подрастерялся, это еще не смертный грех, передо мной, не сочти за похвальбу, и не такие терялись… Фомич…
– Аюшки?
– Бросил бы ты это дело…
– Это которое?
– Курганы, – сказал Мазур. – Точнее, зарытое в оных золотишко. Я ведь помню, что за журнальчик у тебя на столе лежал во время последней нашей беседы… Я тебя убедительно прошу: не изображай ты такого недоумения. Я и так все знаю…
– Все? – усмехнулся Гвоздь. – А сколько от нас лету до города Кейптауна?
– Фомич… – поморщился Мазур. – Ты ж серьезный человек, не надо меня разочаровывать… Давай, я за тебя все сам обскажу, лады? Ты узнал про бизнес, который за твоей спиной наладила Лара. И по размышлении решил к нему подключиться, то есть, точнее говоря, загрести под себя. Дело житейское, я тебя не упрекаю – по какому такому праву? – но в том-то и вся беда, что вокруг этого вдруг ставшего бесхозным бизнеса закрутились нешуточные страсти…
– Ты про Антоху, что ли, Степаныч? – пренебрежительно усмехнулся Гвоздь. – Ковбоя я порву, если доведется, как Тузик грелку. Калибром не вышел, сучонок…
– Да при чем тут Ковбой, – терпеливо сказал Мазур. – Ковбой – сявка, я с тобой совершенно согласен… Дело в других. Шпионаж – дело серьезное. Это в кино шпионы друг в друга палят на каждом шагу, в жизни обстоит не так жутко… но если уж решат, что человека следует убрать по тем или иным причинам, его непременно уберут. Каким бы крутым он ни был. Это для Шантарска ты крутой, а кое-какая забугорная контора десяток таких, как ты, смахнет, словно пешку с доски…
– Подавятся, – процедил Гвоздь, умело работая баранкой. – Зубки поломают…
Мазур смятенно подумал, что его собеседник, похоже, и в самом деле не осознает всей серьезности ситуации. Скорее всего, оттого, что шпионские дела лежат чересчур уж далеко за пределами его непростого жизненного опыта. Как растолковать бедуину, что белый медведь – существо опаснейшее? В генетической памяти бедуина нет страха перед белыми медведями – как нет у чукчи опаски перед ядовитыми змеями, коих на Чукотке не водится…
– Степаныч, – сказал Гвоздь уже без прежнего шутовства. – Чего ты от меня хочешь, собственно?