Девочка, которая любила Тома Гордона | Страница: 16

  • Georgia
  • Verdana
  • Tahoma
  • Symbol
  • Arial
16
px

– Зачем ты это сказал, Джо? – простонала Триша. – Господи, ну зачем ты только это сказал?

Раннеры на первой и на третьей базах, только один аут. Толпа на стадионе ревела, подбадривая Гордона, надеясь, что финишер не подведет, вытащит игру.

– Давай, Том, давай, Том, – шептала Триша. Мошкара вилась тучей, но девочка более не замечала назойливых насекомых. Отчаяние пробралось в ее сердце, ледяное, как тот отвратительный голос, что помимо ее воли время от времени звучал в голове. «Янкиз» слишком сильны. Простая пробежка, за которую дают очко, позволит им сравнять счет, круговая выведет вперед, и все будет кончено. Догнать их уже не удастся. А место бэттера занял этот ужасный, ужасный Тино Мартинес, самый опасный из всех «Янкиз». Небось стоит сейчас, покачивает битой и пристально наблюдает за каждым движением Гордона.

Дважды Мартинес отбил мяч, но не слишком удачно, поэтому не успел перебежать на первую базу, дважды промахнулся, а потом Гордон решился на крученый бросок.

– Вышибай его! – крикнул Джо Кастильоне. А потом запнулся, словно не мог поверить своим глазам. – Фантастика! Мартинес промахнулся на фут!

– Два фута, – поправил его Трупано.

– Похоже, начинается самое интересное, – продолжил Джо. Триша слышала и другие голоса, болельщиков, которые все громче подбадривали своих любимцев. Не только голосом. Они еще и начали ритмично хлопать в ладоши. Должно быть, весь стадион встал, как прихожане в церкви при исполнении псалма. – Двое на поле, два аута, «Ред сокс» по-прежнему на очко впереди. Том Гордон в круге питчера, а…

– Не говори этого, – прошептала Триша, все еще сжимая руками уголки рта. – Не смей этого говорить!

Но Кастильоне ее не услышал.

– …место бэттера занимает, как всегда, опасный Дэррил Строуберри.

Вот и все. Игра сделана. Этот сатана Джо Кастильоне раскрыл рот и все испортил. Почему он не мог ограничиться только именем и фамилией? Почему добавил «как всегда, опасный»? Всякий дурак знает, что опасными они становятся благодаря болтливым комментаторам.

– Итак, всем приготовиться, пристегнуть ремни, – вещал Джо. – Строуберри вскидывает биту. Джетер приплясывает на третьей базе, стараясь хоть как-то отвлечь внимание Гордона. Не получается. Гордон смотрит на кэтчера [18] . Тот зна́ком показывает, что готов. Все замирают. Гордон бросает… Строуберри пытается отразить бросок и промахивается, первый страйк. Строуберри качает головой, словно не понимает, как такое могло случиться…

– А чего там не понимать, – вмешался Трупано. – Бросок-то был отменный.

Помолчи, Джерри, просто помолчи, подумала Триша, сидя в кромешной тьме, окруженная тучей мошкары.

– Строуберри отступает на шаг, поправляет перчатки, вновь занимает место бэттера. Гордон смотрит на Уильямса на первой базе… на трибуны… бросает. Низко, вне зоны страйка.

Триша застонала. Ее пальцы так надавливали на щеки, что губы выпятились в какой-то неестественной улыбке. Сердце гулко стучало в груди.

– Игра продолжается, – воскликнул Джо. – Гордон готов. Бросает, Строуберри отбивает, мяч летит на правую половину, если он попадет в площадку, все будет кончено, но его сносит… сносит… сно-си-и-т…

Триша ждала, затаив дыхание.

– Мяч за боковой, – сообщил наконец Джо. И девочка шумно выдохнула. – Но оч-ч-чень близко. Ударь Строуберри чуть слабее, и была бы у него круговая пробежка. Мяч упал в шести или восьми футах от боковой.

– Пожалуй что в четырех, – не согласился с ним Трупано.

– Хоть бы и в одном, – прошептала Триша. – Давай, Том, давай. Пожалуйста.

Но у него ничего не выйдет. Она это знала наверняка. Слишком силен соперник. Не мог Том справиться со всеми.

Однако она буквально видела его. Невысокий и широкоплечий, как Рэнди Джонсон. Не маленький и круглый, как Рич Гарсис. Среднего роста, стройный… и красивый. Очень красивый, особенно в бейсболке, с козырьком, прикрывающим глаза… да только отец говорил, что в бейсболе практически все игроки красивые. «Это у них в генах, – указывал он. – Разумеется, у большинства в голове – опилки, так что одно компенсируется другим». Но в Томе Гордоне она выделяла не только внешность. Особое впечатление производило на нее его спокойствие перед броском. Он не ходил по кругу питчера, не наклонялся, чтобы завязать шнурок, не лазил не пойми зачем в сумку. Он стоял в круге в слепящей глаза белой униформе и спокойно ждал, пока бэттер займет исходную стойку. И разумеется, неизменный жест Гордона, который сопровождал каждую победу. Жест, с которым он выходил из круга. От этого жеста Триша просто млела.

Гордон разворачивается и бросает… в молоко! Веритек блокирует бросок своим телом и спасает очко «Ред сокс». То самое очко, на которое они пока впереди.

– Да что это такое, – простонала Триша.

Джо даже не пытался подсластить пилюлю.

– Гордон тяжело вздыхает. Строуберри в исходной стойке. Бросок… выше.

В наушниках раздался возмущенный рокот трибун.

– Тридцать тысяч зрителей с этим не согласны, Джо, – заметил Трупано.

– Совершенно верно, но решающее слово за Ларри Барнеттом, который стоит за «домом», а он говорит, что высоко. В этом микроматче пока впереди Дэррил Строуберри: три бола на два страйка.

Болельщики все сильнее хлопали в ладоши, подбадривая Тома Гордона. Ритмичный гул заполнил голову Триши. Не отдавая себе отчета в том, что делает, она постучала по стволу дерева, к которому привалилась спиной.

– Болельщики стоят, – комментировал Джо Кастильоне. – Все тридцать тысяч. Сегодня с трибун не ушел никто.

– Может, один или два, – ввернул Трупано. Триша пропустила его слова мимо ушей. И Джо скорее всего тоже.

– Гордон приготовился к броску.

Да, она могла его себе представить. Руки вместе, смотрит он уже не на «дом», а куда-то за левое плечо.

– Гордон начинает бросок.

И это она тоже увидела как наяву: отставленная левая нога возвращается к правой, а руки, одна в перчатке, вторая держащая мяч, поднимаются на уровень груди. Она видела даже Берни Уильямса, который дернулся на своей базе, пытаясь отвлечь Тома Гордона, но тот конечно же ничего и не заметил. Все его внимание сконцентрировалось на перчатке Джейсона Веритека, кэтчера, который, пригнувшись, замер за «домом».