«Не пей вино! Не пей вино! Не пей вино!»
Три дня спустя кто-то постучал вечером в окошко фермы в одном из Ближних баронатов, недалеко от фермы, где еще недавно жила семья Стаадов.
«Открой! — проворчал Андерс Пейна. — И чем скорее, тем хуже, Арлен!»
За годы, прошедшие с того дня, как Бесон появился у двери с запиской от Питера, Арлен сильно постарел, но это было ничто в сравнении с переменами, происшедшими с его хозяином. Бывший главный судья почти облысел, и худоба его превратилась в скелетообразность. Но потери волос и веса забывались, стоило взглянуть на его лицо. Раньше оно было суровым; теперь превратилось в угрюмое. Под глазами залегли темно-коричневые мешки. На его лице лежала печать отчаяния, и для этого были причины. Он видел, как с удручающей легкостью и быстротой то, чему он служил всю жизнь, превращается в руины. Думаю, все умные люди знают в глубине души, как хрупки такие вещи, как Порядок, Закон и Цивилизация, но предпочитают не думать об этом, храня свой сон и аппетит.
Видеть, как дело его жизни рушится, словно детский домик из кубиков, было мучительно, но Пейну все эти годы мучила еще одна, гораздо худшая мысль. Флегг не один разрушал Делейн; он, Пейна, помогал ему. Кто как не он, с такой поспешностью осудил Питера? Кто как не он, так легко поверил в виновность юноши… и все на основании его слез?
С того самого дня, когда Питера отправили в Иглу, плаха на площади и приобрела зловеще-ржавый цвет, который не мог смыть самый сильный дождь.
И Пейне казалось, что он видит, как эта ржавчина расползается по всей площади, по рынку, по улицам. В ночных кошмарах Пейна видел ярко-алые ручейки, пробивающиеся из-под камней мостовой, текущие вдоль улиц. Видел башни замка, кроваво отсвечивающие на солнце. Видел карпов во рву, плавающих кверху брюхом, отравленных кровью, которая сочилась уже, казалось, из самой земли. Видел, как кровь заливает поля, леса, всю землю Делейна. Даже солнце в этих ужасных снах было похоже на налившийся кровью, умирающий глаз.
Флегг позволил ему жить. В пивных шептались, что он пришел к соглашению с чародеем — выдал ему имена нескольких «предателей» или грозил разоблачить какие-то его темные тайны. Смешно. Флегг был не из тех людей, которым можно угрожать. И никаких соглашений они не заключали. Флегг просто позволил ему жить… и Пейна знал, почему. Мертвому ему было бы спокойнее. А живым он будет непрестанно страдать от собственного бессилия, видя, что Флегг делает с Делейном.
«Ну? — нетерпеливо спросил он. — Кто там, Арлен?»
«Какой-то юноша, мой господин. Говорит, что ему нужно вас видеть».
«Гони его, — проворчал Пейна. Еще год назад он сам услышал бы стук в дверь, но теперь и слух у него сильно ухудшился. — Ты же знаешь, я никого не принимаю после девяти. Многое изменилось, но только не это».
Арлен откашлялся:
«Я знаю этого юношу. Это Деннис, сын Брендона, дворецкий короля».
Пейна не поверил своим ушам. Может, он совсем оглох? Он велел Арлену повторить и опять услышал то же самое.
«Впусти его. Скорее!»
«Да, мой господин», — Арлен пошел к двери.
«Арлен!»
Арлен повернулся с вопросительным видом.
Правый угол рта у Пейны чуть-чуть дернулся:
«Ты уверен, что это не тролль?»
«Уверен, мой господин, — ответил Арлен, и у него едва заметно дернулся левый угол рта. — Никаких троллей давно уже нет. Во всяком случае, так мне говорила моя мать».
«Твоя мать была разумной женщиной. Я не раз тебе это говорил. Впусти же скорее этого юношу».
«Да, мой господин».
Пейна смотрел в огонь, потирая скрюченные артритом руки в непонятном волнении. Дворецкий Томаса здесь, у него. В такое время. Зачем?
Ответ скоро пришел вместе с появившимся на пороге Деннисом, дрожащим от холода. Он куда быстрее добрался бы до Пейны, если бы тот по-прежнему жил в своем роскошном городском доме, но дом отобрали за «неуплату налогов». За сорок лет службы он скопил лишь горсть золотых, которых хватило на то, чтобы купить эту лачугу в Ближних баронатах и продолжать платить Бесону.
Он смотрел на юношу, стоящего на пороге, и волновался все сильнее. Сейчас. Сейчас он получит ответ на все свои вопросы. Абсурдное чувство надежды, как луч света, блеснувший в темной пещере, опять охватило его. Он взял с полки свою любимую трубку и увидел, что руки его дрожат.
Юноша тоже дрожал, и Пейну показалось, что эта дрожь вызвана не только холодом.
«Деннис! — Пейна выпрямился в кресле, поморщившись от боли, вызванной резким движением. — Что-нибудь случилось с королем?» — ужасные предположения разом всплыли в мозгу судьи — король мертв, упился до смерти или покончил с собой; все в Делейне знали, что он постоянно не в духе.
«Нет, это… да… но нет… не то, что вы думаете… не совсем.»
«Иди и сядь к огню. Арлен, не стой как столб! Принеси одеяло! Нет, два! Укутай его, пока он не замерз до смерти!»
«Да, мой господин», — сказал Арлен. Он не стоял как столб, а ждал распоряжений, но не обиделся, понимая волнение хозяина. Он взял два одеяла с собственной постели — остальные два лежали на постели самого Пейны, — и укутал ими юношу, осторожно, чтобы они не вспыхнули, нечаянно попав в огонь. Иней на волосах Денниса таял и тек по щекам, как слезы.
«Теперь чаю. Крепкого!»
«Мой господин, у нас осталось всего полпачки…»
«Плевать, сколько у нас осталось! Завари чашку для меня и чайник для него. И себе тоже, а потом возвращайся сюда и слушай».
«Мой господин?» — тут уж Арлен не смог скрыть изумления.
«Черт возьми! Ты что, такой же глухой, как я? Брось прикидываться и делай, что я сказал!»
«Да, мой господин», — и Арлен пошел заваривать чай.
Пейна вовсе не забыл искусство допроса, как бы ему не хотелось этого долгими бессонными ночами. Но когда Арлен вернулся с чаем, его хозяин задавал Деннису какие-то странные вопросы. Он спросил о здоровье матери; потом о том, борются ли в замке с сыростью; поинтересовался видами на урожай — словом, тщательно обходил все опасные темы. Мало-помалу Деннис оттаял и успокоился.
Арлен налил ему чаю, и Деннис проглотил половину одним глотком, потом отдышался и вторым глотком проглотил остальное. Невозмутимый, как всегда, Арлен подлил ему еще.