к которому примешивался страх и чувство потери. Так вот чье лицо это было, вот кто ей все это время снился – Джон. Да разве она не догадывалась? Разве не догадывалась
(леса горят, только не трогай лошадей, пожалуйста, не трогай лошадей) все это время?
Когда она утром проснулась, ночные страхи, и растерянность, и боль от сознания, что ее предали, уже переплавлялись со всей неизбежностью в гнев – твердый и пылающий, как алмаз.
Пусть только попробует помешать нам в среду, повторяла она про себя. Пусть только попробует. Если все это правда, пусть только посмеет показаться нам на глаза.
Ближе к обеду открылась дверь, и Рэйнберд вкатил свою тележку со шваброй, полиролями, губками и тряпочками. Полы его белого халата развевались.
– Привет, Чарли, – сказал он.
Чарли сидела на кушетке и разглядывала книжку с картинками. Она подняла глаза – бледненькая, неулыбчивая... настороженная. Кожа обтянула скулы. С опозданием улыбнулась. Не ее улыбка, подумал Рэйнберд.
– Привет, Джон.
– Вид у тебя сегодня, Чарли, ты уж меня извини, неважнецкий.
– Я плохо спала.
– Правда? – Он был в курсе. Этот болван Хокстеттер закатил форменную истерику по поводу того, что ночью температура в ее комнате поднялась на пять или шесть градусов. – Бедняга. Из-за папы?
– Наверно. – Она захлопнула книжку и встала. – Пойду полежу. Даже разговаривать неохота.
– Ложись, ясное дело.
Он проводил ее взглядом и, когда дверь в спальню закрылась, отправился на кухню набрать воды в ведро. Странно она на него посмотрела. И улыбнулась странно. Все это ему не понравилось. Плохо спала – что ж, бывает. Все время от времени плохо спят, а утром кидаются на жен или бессмысленно таращатся в газету. Бывает. И все же... внутри звенел тревожный звоночек. Он уже забыл, когда она так на него смотрела. И не бросилась к нему, как обычно, что тоже ему не понравилось. Затворилась в каком-то своем мирке. Это его тревожило. Может, все дело в бессонной ночи... а дурной сон позавчера – может, не то съела... и все равно это его тревожило.
И еще одно: вчера под вечер к ней заглянул Кэп. Такого еще не бывало.
Рэйнберд поставил ведро и надел на швабру пористый валик. Окунув швабру в ведро, он отжал валик и принялся размашисто и не спеша протирать пол. Его страшное лицо было спокойным и невозмутимым.
УЖ НЕ ХОЧЕШЬ ЛИ ТЫ, КЭП, ВОНЗИТЬ МНЕ НОЖ В СПИНУ? ДУМАЕШЬ, САМОЕ ВРЕМЯ? РЕШИЛ МЕНЯ УДЕЛАТЬ?
Если так, то он здорово недооценил Кэпа. Одно дело Хокстеттер. Ну, появится в комиссии или подкомиссии сената – и что? Там вякнул, тут брякнул, а в результате пшик. Начнет потрясать доказательствами. Может даже позволить себе роскошь повспоминать, какой там на него нагнали страх. Другое дело – Кэп. Кэп прекрасно понимает, чем оборачиваются все доказательства, когда речь заходит о таком взрывоопасном материале (чем не каламбур?), как Чарли Макги. Поэтому, когда в закрытом заседании выступит Кэп, он будет говорить о другом – об ассигнованиях, причем размениватьс не станет, а просто обронит одно из самых зловещих и загадочных выражений из бюрократического лексикона: долгосрочные ассигнования. И хотя ничего не будет произнесено вслух, все присутствующие отлично поймут, что в подтексте – вопрос евгеники. Конечно, рано или поздно, рассуждал дальше Рэйнберд, Кэпу все же придется пригласить группу сенаторов на аттракцион Чарли. «Может быть, даже с детьми, – подумал Рэйнберд, намачивая пол и протирая. – Это будет поинтереснее, чем дрессированные дельфины в океанариуме».
И тут, Кэп это знает, ему очень понадобится кое-какая помощь. Так зачем он к ней приходил вчера? Зачем раскачивает лодку, в которой сам сидит?
Рэйнберд отжимал пористый валик, наблюдая, как грязная мутная вода стекает в ведро. Он снова бросил взгляд на закрытую дверь спальни. Чарли от него отгородилась, и это ему не нравилось.
Тут было, было отчего забеспокоиться.
Вторая половина дня в понедельник выдалась ветреная, но Рэйнберд этого не знал – весь вечер он посвятил сбору информации. Информаци оказалась тревожной. Первым делом он пришел к Нири, который обслуживал мониторы во время вчерашнего визита Кэпа к Чарли.
– Я хочу посмотреть видеозаписи, – сказал Рэйнберд. Нири спорить не стал. Он устроил Рэйнберда в маленькой комнатке за холлом наедине с воскресными записями и видеокассетником «Сони», позволявшим увеличивать изображение и делать стоп-кадр. Нири был рад от него отделаться и только молил бога, чтобы Рэйнберд еще чего-нибудь не попросил. Если девчонка монстр, то Рэйнберд, этот гигантский ящер, монстр вдвойне.
Записи представляли собой кассеты, рассчитанные на три часа звучани и снабженные пометой «00.00 – 03.00» и дальше. Рэйнберд нашел нужную кассету и прокрутил сцену с Кэпом четыре раза подряд, прервавшись лишь затем, чтобы вернуть момент, когда Кэп произносит: «Ну, мне пора. Мы еще увидимся, Чарли. Ни о чем не беспокойся».
Многое в этой записи смущало Джона Рэйнберда.
С Кэпом было что-то не так, и это настораживало. Он казалс постаревшим; то и дело, говоря с Чарли, он терял нить, как какой-нибудь склеротик. Его взгляд – блуждающий, бессмысленный – странным образом напоминал Рэйнберду выражение глаз у солдат, одуревших от затяжных боев, выражение, которое его собратья по оружию удачно окрестили «заворот мозгов».
Я ПОСТАРАЮСЬ ВСЕ УЛАДИТЬ... К СРЕДЕ. ДА-ДА, К СРЕДЕ Я ВСЕ УЛАЖУ.
Какого рожна он сказал это?
Пообещать ей такое значило распрощаться с мыслью о будущих тестах. Отсюда напрашивается вывод: Кэп затеял свою игру, интригует в лучших традициях Конторы.
Но Рэйнберд подобный вывод отверг. Кэп меньше всего был похож на человека, затеявшего игру. Скорее он был похож на человека, которого совсем задрючили. Взять эту фразу о гольфе. Фраза совершенно с потолка. Никакой связи с предыдущим или последующим. Рэйнберд было подумал, что тут какой-то код, но сам же отмел это предположение как смехотворное. Кэп отлично знал, что квартира Чарли просматривается и прослушивается, каждый шаг под контролем. Уж Кэп-то нашел бы способ закамуфлировать кодовую фразу. Говорят, твой папа классно играет в гольф. Фраза словно повисла в воздухе, абсолютно чужеродная и непонятная.
И, наконец, последнее.
Рэйнберд прокручивал это место снова и снова. Кэп задумывается. Да, чуть не забыл. И затем дает ей что-то, а она, быстро глянув, прячет это в карман халатика.
Рэйнберд нажимал на кнопку, заставляя Кэпа раз за разом повторять: Да, чуть не забыл. И раз за разом что-то передавать Чарли. Сначала Рэйнберд думал, что это жевательная резинка, – пока не прибегнул к помощи электронного увеличения и стоп-кадра. И убедился, что это, скорее всего, записка.