Со стремянки он спускался полный раскаяния. Он был так захвачен тем, что благодаря их разговору избавился от чувства вины, что почти забыл ее исповедь об отце.
Ее притесняли! Лиз выросла в бедности. Она уехала и сумела, несмотря на тяжелое детство, получить образование, а потом встретилась с ним.
Он мог ввести ее в свой мир, показать ей свой стиль жизни, помочь постепенно принять его. Вместо этого, замкнувшись в своем горе, он не увидел очевидного. Кейн хотел разозлиться на себя и не смог. Нельзя корить себя за то, что не увидел очевидного, как нельзя корить себя за гибель брата. Потому что этого уже не исправишь. Как не «исправишь» и их брак.
Так или иначе, разговор среди грязных тарелок показал, что для них с Лиз нет возврата к прошлому. Он мог признаться себе в этом, не печалясь о том, что могло бы быть. Ведь тогда они не знали друг друга достаточно хорошо, так что и исправлять нечего. Им требуется другое — начать сначала.
Кейн отправился на кухню, налил себе воды и пошел по комнатам, посмотреть, что еще осталось доделать. Но думал он о Лиз. Он спрашивал себя: что значит «начать сначала»? Стать друзьями? Или любовниками? Парой? Супружеской парой?
Он стал считать Лиз товарищем по работе и научился обходиться с ней как с другом ради их общего дела. Но после того, как она сумела в тот вечер избавить его от груза вины, чувства Кейна неожиданным образом сместились. Он думал, что именно таковы бывают чувства мужчины, когда он встречает женщину, которая его понимает, и начинает обдумывать вопрос женитьбы на ней. Когда-то его представления о жене были весьма просты. Кейн хотел иметь красивую хозяйку дома и кого-то, кто согревал бы его постель. И Кейн никогда не думал, что ему больше нужен друг, человек, с которым он мог бы быть полностью откровенен. И только теперь до него дошло, до какой степени он был не прав.
Еще он понял, как хорошо ему было бы с Лиз, если бы они сразу раскрылись друг перед другом. Так не стоит ли усложнить эксперимент? Попробовать узнать друг друга не только для того, чтобы стать друзьями, но и для того, чтобы понять, насколько они подходят друг другу? Не в постели, а в жизни, потому что важно именно это!
Не возвращаться назад, а построить совершенно новые отношения, на совершено новой основе.
От этой мысли у него закружилась голова. Кейном овладело какое-то странное теплое чувство. Он не знал точно, что это такое, но… Это могла быть надежда?
Прошлое исправить нельзя. Но вдруг у них есть будущее?
Кейн вошел в ту комнату, где потолок сильнее всего пострадал из-за протекшей крыши, достал из кармана рубашки карандаш и блокнот и стал записывать, что надо сделать на следующий день, в воскресенье. Его люди продвинутся в ремонте крыши достаточно для того, чтобы он мог заняться потолком. После этого можно покрасить стены. Аманды не будет дома, пока тут чужие, так что этим займется Лиз. А в следующие выходные Билли доделает пол.
Гордый собой, Кейн вошел в спальню Аманды. И увидел Лиз. Она надевала на подушку красную наволочку.
— Что ты тут делаешь?
Лиз, испуганная, обернулась:
— А ты что тут делаешь? Ты должен быть на крыше.
— Составляю список дел на завтра и следующие выходные.
— А я готовлю Аманде сюрприз. Я отвезла ее с детьми на пляж и сказала, что заеду за ними около шести.
Кейн прислонился к косяку двери. Эта комната из-за протечек не пострадала, и Лиз и Аманда уже покрасили тут стены. На полу лежали свертки с новыми простынями и красным покрывалом, а с зеркала свисали, ожидая, когда их повесят на окно, красные с золотом занавески.
— Хочешь обновить всю ее спальню?
— Для женщины это очень важно. — Лиз улыбнулась. — Женщины любят простые радости. Теплую ванну, свежий кофе, хорошую книгу.
— И уютную спальню.
Лиз кивнула:
— И ты, наверное, уже догадался, что Аманда любит красный цвет.
— Это хорошо, потому что некоторым такой декор показался бы слишком ярким.
— И это говорит человек, на кровати которого лежит черное покрывало!
Кейн засмеялся:
— Намек понял.
— А как поживает крыша?
— Завтра к вечеру будет как новая. Такие дома тем удобны, что у них почти плоские, простые крыши.
— Это хорошо.
Лиз начала стелить на кровать покрывало. Кейн взялся за другой его конец:
— Давай помогу.
— Спасибо.
— Всегда пожалуйста. — Он помолчал немного, потом вдруг сказал: — Знаешь, я действительно тобой горжусь.
— Не надо так говорить.
— Я думаю, надо. В среду вечером мы как-то незаметно перешли от твоего детства к гибели моего брата и обратно так и не вернулись.
— В этом нет необходимости.
— Я думаю, есть. — Кейн замялся. Но, сказав «а», скажи и «б». — Мне хотелось бы узнать больше. — Он покачал головой. — Нет, не так. Ты сказала, что не хочешь говорить на эту тему. — Кейн готов был поспорить, что все три года их совместной жизни ее беды так или иначе давали себя знать, но он ничего не замечал. А теперь раскаивался, что не замечал ее боли. Раскаивался глубоко, чистосердечно. Если бы он тогда заметил, то мог бы спросить ее, в чем дело. Теперь, он это знал, Лиз хочет оставить прошлое в прошлом. А если он надеется на нормальные отношения, то должен учитывать ее желания. — Просто я хочу сказать, что до меня дошло. Я понимаю. И возможно, сожалею…
Кейн еще сам не был уверен, что именно хочет сделать. Если он хочет довериться этому странному чувству в глубине души, он должен продолжать. В основном потому, что Лиз так изменилась… Теперь относиться к ней надо совершенно по-другому. У нее есть свои мечты, свои цели. Когда они встретились в первый раз, он оторвал ее от всего, что у нее было, чего она хотела. Теперь он должен вести себя по-другому.
И возможно, именно так и можно проверить, действительно ли они пара. Если он может жить, не подавляя Лиз, если она может сохранить свою независимость, не дать Кейну себя подавить, тогда они в самом деле созданы друг для друга.
Он покачал головой. Ничего себе задача для мужчины, привыкшего быть хозяином, и женщины, явно желающей угодить!
— Тебе не о чем сожалеть.
— Есть. Я сожалею о том, что не понял: я делал только хуже.
Они работали молча. У Лиз в горле стоял огромный ком, и слова не могли протиснуться сквозь него. Когда покрывало было постелено и занавески повешены, Кейн сказал:
— Пойду-ка я обратно на крышу.
Лиз кивнула, сумела-таки ему улыбнуться, и он вышел из комнаты. Она следила за ним взглядом. Упущена еще одна великолепная возможность признаться ему. Но у нее буквально закружилась голова, когда он стал извиняться за ситуацию с ее отцом. А она не хотела слишком расчувствоваться, рассказывая ему о своем горе. Лиз хотела быть сильной. Конечно, от печали не избавиться никогда, потеря — это потеря, и никто тут не виноват…