Едва за ними закрылись двери Музея, как в лицо им ударило неистовое золото солнечных лучей, весело плясавших на фоне ослепительной лазури небосвода. Проморгавшись и прочихавшись, дети принялись осматриваться по сторонам. Как вы уже догадались, их взору предстала на редкость удивительная картина.
Дома, со всех сторон обступавшие Британский музей, бесследно исчезли, и вместо них, насколько хватало глаз, простирался великолепный сад с неимоверно ухоженными деревьями, цветочными клумбами и зелеными лужайками, на которых, кстати, не имелось ни одного из этих дурацких плакатов, которые на каждом шагу запрещают вам ходить по траве, обламывать ветки кустов и деревьев, а также рвать или просто нюхать цветы. Кругом виднелись удобные скамейки, тенистые, обсаженные розами беседки и прямые, как стрелы, аллеи, под увитыми плющом сводами которых собирали цветочную пыльцу неутомимые пчелы. Единственными звуками, нарушавшими томную тишину этого поистине южного полудня, были шепоты и всплески многочисленных фонтанов, стремивших свои прозрачные струи в роскошные белокаменные бассейны. То тут, то там из зеленой листвы высовывалось обнаженное плечо белоснежной мраморной статуи. И даже голуби, в прежнем изобилии сновавшие среди листвы деревьев или клевавшие что-то на гравии пешеходных дорожек, были не теми грязными и вечно голодными бандитами, что набрасывались на каждого посетителя музея, если у того в руке было что-нибудь хотя бы отдаленно напоминавшее кусок хлеба, но прекрасными, изящными и словно бы только что отлитыми из чистого серебра сказочными птицами будущего. На скамейках сидело довольно много разнообразного народу — в основном, взрослых мужчин и женщин, — а у их ног, на изумрудно-зеленой траве резвились маленькие дети, самому старшему из которых едва ли можно было дать три года. Самое интересное заключалось в том, что не только женщины, но и мужчины следили за детьми, нисколько не гнушаясь такой черной работой, как, например, перемена пеленок и все, что с ней связано.
— Похоже на прекрасную картинку из какой-нибудь фантастической книжки, — сказала Антея.
Так оно и было. Все люди, какие только наличествовали на лужайке, были одеты в удобные и одновременно очень простые костюмы приятных глазу тонов. Ни у кого из них не было ни шляп, ни капоров, но зато каждый имел при себе нечто очень похожее на китайский бамбуковый зонтик. А между деревьями, кстати, были развешены весьма заманчивые с виду фонарики из разноцветного стекла.
— Они, наверное, зажигают их по вечерам! — восхищенно произнесла Джейн. — О, как бы я хотела, чтобы мы жили в будущем!
Они направились вниз по дорожке, и всякий раз, когда им доводилось проходить мимо очередной скамейки, сидевшие на ней люди окидывали всех четверых любопытными, но отнюдь не возмущенными или, скажем, укоризненными взглядами. Дети, в свою очередь, с неменьшим любопытством рассматривали одетых в прекрасные мягкие мантии людей будущего (надеюсь, они именно рассматривали, а не пялились на них). А, нужно вам сказать, лица людей будущего вполне заслуживали того, чтобы рассмотреть их как можно более тщательно (и даже немножко попялиться). Нельзя сказать, чтобы эти лица были особенно красивыми, хотя даже в этом отношении они безусловно превосходили все, что довелось повидать детям в своей эпохе. Дело тут было не в красоте — детей привлекло какое-то особое, непередаваемое словами выражение, написанное на каждом из них.
— Знаю! — внезапно воскликнула Антея. — Они ничем не озабочены — вот в чем дело!
Антея попала в самую точку. Каждый, кого дети ни встречали на аллее, имел необыкновенно умиротворенный вид. Никто никуда не спешил, не нервничал, не подпрыгивал на месте от нетерпения, не дергал щекой, не кривил рот от огорчения — словом, как и сказала Антея, никто ни о чем не заботился. И хотя некоторые из сидящих на скамейках имели немножко печальный вид, дети почему-то были абсолютно уверены в том, что печаль их была настолько светла, что им ни в коем случае не пришло бы в голову прыгать в Темзу или стреляться из пистолета.
При всем при том невозмутимые жители будущего проявляли к четырем нашим приятелям самый живой интерес, и в конце концов те принуждены были свернуть с главной аллеи и углубиться в чащу благоуханного искусственного леса по петляющей среди деревьев (а также цветущих кустов и прохладных источников) тропинке.
Именно здесь, в небольшой тенистой низине, обсаженной по краям высокими кипарисами, дети и наткнулись на исключенного школьника. Он лежал ничком на мягкой зеленой травке и, судя по не раз виденному детьми в прошлом и настоящем характерному подергиванию плеч, плакал навзрыд. Антея не преминула тут же наклониться к нему и спросить:
— Что случилось?
— Меня исключили из школы, — ответил мальчик в промежутке между рыданиями.
Дети уважительно промолчали. Они-то знали, что просто так из школы никого не исключают.
— Может быть, ты расскажешь нам, что натворил? — наконец решился спросить Роберт.
— Я… Я вырвал из тетрадки листок и бросил его на школьном дворе, — ответило безутешное дитя тоном закоренелого преступника, исповедующегося в очередном смертельном грехе. — Ну вот, теперь вы знаете и, конечно же, перестанете со мной разговаривать, — добавил он, не подымая глаз от земли.
— И это все? — спросила крайне удивленная Антея.
— Можно подумать, этого мало, — ответил мальчик. — Меня исключили на целый день!
— Я что-то тебя не совсем понимаю, — мягко произнесла Антея.
Исключенный мальчик обратил к детям свое заплаканное лицо. То, что он увидел, должно быть, произвело на него сильное впечатление, потому что он тут же перевернулся на спину, а потом и вовсе сел на траве.
— Послушайте, вы, часом, не с Луны свалились, а? — спросил он.
— Мы, знаешь ли, приехали из одной очень и очень далекой страны, — ответила Антея. — В нашей стране не считается преступлением бросать на землю бумажки.
— А в нашей — считается! — сказал мальчик. — Если это сделает взрослый (что абсолютно невероятно), его оштрафуют, а если ребенок — исключат из школы на целый день.
— Да, но с другой стороны, — вступил в разговор Роберт, — это же означает целый день каникул!
— Видно вы и впрямь приехали из какой-то очень далекой страны, — удивленно произнес исключенный школьник, — раз не знаете такой простой вещи как каникулы. Каникулы — это когда вы вместе со всеми играете, веселитесь и едите всяческие сладкие вещи. А когда вас исключают из школы, ничего этого не бывает. Наоборот, с тобой никто не разговаривает и даже вообще не замечает. Всем сразу же ясно, что раз ты не в школе, значит, тебя исключили.
— А если ты вдруг заболеешь?
— Вряд ли. У нас никто никогда не болеет. Ну, если кто-нибудь и заболеет раз в жизни, так ему сразу же дают специальную повязку, и все обращаются с ним, как с родным ребенком. Я знаю одного мальчика, который стащил у своей сестры такую повязку, когда его исключили на день. Так вот, за это его исключили на целую неделю! Я просто не представляю, как можно не ходить в школу целую неделю. Вот ужас-то, наверное!