Вахтанг подал Сергею осколок от авиабомбы с острыми зазубренными краями:
— Ну, а вот это подарок только тебе. Обнаружен хирургами в моем бренном теле. Храни. Помни мою доброту.
Старший лейтенант сел на стул, вытянув больную ногу. Ирина Павловна направилась в столовую, и он совсем по-домашнему крикнул ей вслед:
— Если можно, то — чаю!..
За столом, как-то сразу посерьезнев, Вахтанг сказал:
— Плохая весть, Иринушка.
— Что такое?
— Твой «Меридиан» вмерз в ледяной припай у Хайпудырского берега.
Ирина Павловна вздохнула.
— Кому еще налить чаю?.. Ведь я, Вахтанг, уже знаю об этом.
— Мама, неужели ты отложишь экспедицию до весны?
— Буду искать другое судно.
— Вах! — произнес Вахтанг свое обычное восклицание, которым он привык выражать радость, удивление и негодование. — Я знаю, что найти судно для дальних плаваний сейчас почти невозможно. Все суда, какие только можно использовать, нашли себе в войну применение. Ведь не позволят же тебе отрывать их от работы, которая нужна фронту!
— И это я тоже учитываю.
— Мама, пусть институт сам найдет судно.
— А институт ищет судно через меня. Я уполномочена на это. Притом мне кажется, что начальник экспедиции должен делать все сам, начиная от поисков судна и кончая составлением экспедиционных отчетов… Ну ладно! Хватит об этом.
В глазах Вахтанга блеснул озорной огонек. Он резко выпрямился на стуле — он все делал резко и быстро, словно торопился куда-то, — и серьезно взглянул на женщину черными, немного выпуклыми глазами.
— Вспомни о парусе, — сказал он. — Я недаром пришел к тебе…
— Что ты этим хочешь сказать?
— А вот ты слушай. В последнем походе (это было вчера на рассвете) на мой «охотник» навалились сразу три «юнкерса». Что тут было — не рассказать!.. Короче говоря, один с дымом ушел, наверное, так и не дотянул до аэродрома, а другие наш мотор попортили. Пришлось зайти для ремонта в первую попавшуюся бухту, что мы, конечно, и сделали. И в этой бухте… Ира, налей-ка мне чаю!
— Ну, что в этой бухте?
За дверью раздался настойчивый звонок.
— Отец! — вскрикнул Сережка и, обрадованный, кинулся в прихожую, но вернулся обратно не с отцом, а с молодым широкоскулым парнем, от которого исходил крепкий дух ворвани.
— Ты кто такой? — спросил Вахтанг.
— Я? — И парень ткнул себя в грудь пальцем. — Мордвинов я, меня Яшкой зовут… Я салогрей с «Аскольда»…
— Что-нибудь разве случилось? — насторожилась Ирина.
— Не знаю, — ответил Мордвинов. — Прохор Николаевич меня попросил к вам зайти. Сказать, что он сегодня домой не придет. Просил прислать ему полотенец чистых да шлепанцы.
— Хорошо, — кивнула Ирина. — Передайте ему, что я сама зайду сегодня на траулер и занесу все, что он просит… Вы, может быть, выпьете с улицы горячего чаю?
— Нет, — хмуро ответил Мордвинов. — Я не пью горячего чаю, я пью только холодный.
— Может, тогда возьмете пирожок на дорогу. Пирожки очень хорошие.
— Спасибо, — поблагодарил Мордвинов, — но я не ем хороших пирожков. Я ем только плохие…
— Иди, иди, братец, — сказал Вахтанг. — Не хами здесь!
— Разве же я хамлю? — удивился салогрей и спокойно пошел к выходу…
«Какие странные матросы бывают у моего Прохора», — думала Ирина, провожая Мордвинова до дверей. Она вернулась за стол и обратилась к Вахтангу:
— Ну продолжай. Так что же было в этой бухте?
— В этой бухте, — засмеялся старший лейтенант, — стояла шхуна. Но какая шхуна!.. Обожди, Ирина, не перебивай меня, история еще только начинается. Эта шхуна стояла на отмели, подпертая с бортов валунами. Я так и ахнул, когда увидел ее! По легким обводам, высокой корме и другим приметам, которые невозможно передать, а можно только почувствовать, я сразу понял, что это настоящий «пенитель». Пока матросы чинили мотор, я излазил шхуну вдоль и поперек и пришел к неутешительному выводу, что на свете еще есть много дураков, которые раньше времени забыли о парусе. В довершение всего я покажу вам вот это…
Вахтанг протянул Ирине Павловне бумажный пакетик. Когда она развернула его, на стол упали два кусочка дерева: один — темный, другой — более светлый, и оба имели с одной стороны лоснящуюся поверхность, покрытую смолой.
— Что это? — изумилась Ирина.
— Это я выпилил от борта шхуны образцы обшивки. Специально, чтобы показать тебе. Темный — от подводной части, а светлый — от надводной.
Ирина Павловна смущенно сказала:
— Но я ничего в этом не понимаю. Вот смола… она хорошо сохранилась. Значит, сохранилась и обшивка шхуны. Выходит, так?..
Сережка внимательно рассмотрел кусочки дерева, порезал их столовым ножом и даже понюхал.
— Да это настоящая лиственница, — заявил он. — Прочнее трудно найти что-либо у нас на севере. Ведь лиственницу не любит червь-торедо, и она плохо горит… Вахтанг, ты говоришь, шхуна стоит на отмели, а не на воде? Тогда, значит, лиственница выделила на открытом воздухе скипидар, и от этого шхуне не страшна никакая сырость.
— Вот анализ! Молодец, Сережка! — восхищенно сказал старший лейтенант. — Из твоего сына, Иринушка, хороший моряк выйдет… А сейчас ты, не теряя времени, поезжай в рыболовецкий колхоз «Северная заря», оттуда пробеги верст тридцать на собаках до бухты Чайкиной, где и стоит этот «пенитель». Посмотри: годится судно для экспедиции или нет. Вот, пожалуй, и все. Я, откровенно говоря, только затем и пришел сегодня, чтобы сообщить о шхуне. А сейчас мне, — Вахтанг решительно встал, — пора на катер…
И, направляясь к двери, шутливо продекламировал:
— «Пора, пора! Рога трубят…»
* * *
Ирина Павловна застала своего мужа в каюте: ящики письменного стола были распахнуты настежь — капитан раскладывал на полу какие-то бумаги, стоя на коленях.
— Пришла, — улыбнулся он жене. — Я так и знал, что ты придешь… И я очень рад тебе, дорогая.
Он встал перед ней и отряхнул на коленях брюки.
— Ты устала? — спросил он, беря ее за плечи. — Я знаю, что ты устала… Я тоже устал. Был чертовски трудный рейс. И сегодняшний вечер мы проведем вместе. У меня где-то еще завалялась бутылка рома…
— Скажи, Прохор… Мне кажется, что-то случилось!
— Нет, все остается по-прежнему. Меняется только флаг…
— Я не совсем понимаю тебя. О чем ты говоришь?
— Я всю жизнь проплавал под флагом, в углу которого вышиты золотом две скрещенные селедки. Дураки, конечно, никогда не понимали такой романтики — они видели селедку только на столе, под уксусом и с зеленым луком. Теперь я меняю флаг, мой старый добрый флаг, — на новый, бело-голубой, со звездами… Ты поняла меня теперь?