Но на маленьком листке, вырванном из блокнота (такого блокнота у Ирины нет), было написано: «Прошу выйти в коридор. Вы нужны».
Капитан «Аскольда» встал. В какой-то момент он увидел среди множества смотревших на него лиц взволнованное лицо жены. Ирина Павловна пожимала плечами, как бы спрашивая: «Что случилось?»
В темном коридоре высокий флотский офицер смотрел в окно. Услышав скрип двери, он быстро повернулся.
— Товарищ Рябинин?
— Да, я Рябинин.
Офицер приложил руку к фуражке:
— Контр-адмирал Сайманов просит вас быть у главного капитана флотилии Дементьева.
— Да-а… Но совещание…
— Дементьев ждет вас тоже.
— Добро, — ответил Рябинин.
У подъезда стоял маленький горбатый «виллис». Они сели в кабину, и шофер, захлопнув дверцу, взялся за руль. Подскакивая на ухабах, «виллис» с разгона влетел в извилистые переулки. Узкие щели фар выхватывали из тьмы углы зданий, решетки палисадников, голые деревья на бульваре.
Держась за сиденье, Рябинин спросил:
— Вы не знаете, зачем меня вызывают?
Адъютант ничего не ответил.
«Виллис» остановился у здания управления флотилии. И хотя Прохор Николаевич понимал, что сейчас в его службе произойдет какое-то большое изменение (иначе бы его не вызвали в неурочное время), он оставался по-прежнему невозмутимым и спокойным. Три десятка лет из сорока двух, проведенные в постоянной борьбе с океанской стихией, приучили его относиться ко всем неожиданностям стойко и осмотрительно.
Через минуту Рябинин уже стоял на пороге кабинета главного капитана.
Два массивных стола, обтянутых зеленым сукном, составляли широкую букву «Т». Прохор Николаевич почему-то вспомнил, что знак «Т» по штормовому коду означает ветер до восьми баллов, и капитан «Аскольда», как-то сразу внутренне подтянувшись, приготовился встретить этот сильный ветер.
У стола сидели два человека: один из них — главный капитан рыболовной флотилии Дементьев, а другой — пожилой военный моряк с почти квадратными плечами, на которых тусклым золотом поблескивали адмиральские погоны.
Увидев Рябинина, контр-адмирал встал и, прищурив глаза, внимательно посмотрел на него.
— Вы капитан «Аскольда», — не то спрашивая, не то утверждая, сказал он певучим баритоном. — Читал не раз о вашем траулере в «Полярной правде», а вот видеть не приходилось… Что ж, капитан, до сих пор вы делали большое дело, а теперь будете делать еще большее!
И уже голосом, каким читают на корабле приказы — ровным и твердым, — добавил:
— Имеется приказ Военного совета Северного флота о переводе вашего траулера «Аскольд» в состав действующих военных кораблей.
— Есть! — коротко ответил Рябинин, слегка кивнув головой.
— Командир любого военного корабля, — продолжал контр-адмирал, — должен обладать достоинствами искусного рыболова и предприимчивого следопыта, хладнокровием невозмутимого моряка, здравым смыслом делового человека и, если хотите, то даже пылким воображением романиста… Все эти качества мы нашли в вас, товарищ Рябинин. И не только в вас, но и в команде вашего траулера!
Контр-адмирал подал широкую теплую ладонь:
— Ну что ж, давайте познакомимся как следует. Служить нам придется вместе. Начальник Водного района контр-адмирал Сайманов Игнат Тимофеевич.
Капитан «Аскольда» тряхнул протянутую ему руку:
— Рябинин Прохор Николаевич.
— Вот и хорошо, товарищ Рябинин. Только уже надо добавлять: «Командир патрульного судна „Аскольд“.
— Есть!
— Теперь давайте поговорим о деле. Это будет не решающий разговор, но мне все-таки хотелось бы для себя и для вас уяснить несколько вопросов. Траулер «Аскольд» переходит в состав военного флота. Со всем оборудованием и со всей командой, исключая лиц, которые по своему возрасту не подходят к строевой службе. Есть такие?
— Есть, товарищ контр-адмирал.
— Кто?
— Боцман Мацута.
Сайманов недовольно потер переносицу.
— Вот это плохо… И хороший боцман?
— Боцман первостатейный.
— Хм!.. Первостатейный, говорите… Жаль, жаль! Хороших боцманов мало. Но все равно, придется вашего Мацуту списать на берег, а на его место подготовить другого.
— Есть, товарищ контр-адмирал.
— Завтра поставите «Аскольд» в док для переоборудования под военный корабль. На днях пришлем вам кадрового офицера в помощники. За обучением команды военному искусству — именно искусству! — будут следить флагманские специалисты. Корабль примет от вас военно-морская комиссия. Но… тут маленькое «но». Комиссия, как учит опыт, не имеет ни тела, чтобы быть избитой, и не имеет души, чтобы быть проклятой. Выражаясь проще, воевать предстоит не комиссии, а вам, и тут нужен ваш опытный глаз, товарищ Рябинин…
Когда они закончили разговор, к ним подошел главный капитан флотилии.
Рябинин только сейчас заметил, что капитан уже стар, и тут же удивился, почему не замечал этого раньше, все десять лет до этого дня.
Дементьев по-отечески сурово и нежно взял Рябинина за руку:
— Прохор Николаевич, я всегда гордился вами как водителем лучшего корабля. А сейчас горжусь еще больше. Я не скрываю — что и говорить! — мне жалко отпускать вас из флотилии, но я знаю: вы и в рядах военного флота будете…
— Первым, — тихо подсказал контр-адмирал, улыбнувшись.
— Я не то хотел сказать, но пусть будет так!
Когда Рябинин вышел из управления, со стороны океана дул влажный леденящий ветер. Воя на перекрестках улиц, он перелезал через хребты сопок и уходил кружить в тундру. Где-то далеко-далеко гудели сирены кораблей.
Капитан «Аскольда» стоял на крыльце, нахлобучив на глаза фуражку и подняв воротник видавшего виды рыжего пальто. Часто вспыхивающая трубка озаряла его лицо с прикрытыми от ветра глазами, впалые щеки и плотно сжатые твердые губы.
Он долго стоял так, не двигаясь, потом спрыгнул с крыльца и, зашагав по улице, свернул в пустынный темный переулок. Переулок наклонно уходил к заливу, и ветер теперь бил прямо в лицо, выдувая из трубки искры, захватывая дыхание.
Это был ветер Студеного моря, ветер штормового ненастья, ветер тревог и странствий — ветер его моряцкой зрелости. И капитан, распахнув пальто, шел навстречу ему — ветру третьей военной осени…
На берегу — в гостях
Возвращаясь с совещания, она шла по темной кривой улочке, когда кто-то взял ее за локоть и выхватил из руки сверток с книгами. Ирина Павловна резко обернулась и облегченно вздохнула:
— Боже мой, как ты меня напугал! Разве так можно?..
Перед ней стоял высокий худощавый человек в широком меховом костюме, какие носят погонщики собак — каюры. Но капюшон был откинут назад, и лихая флотская фуражка сверкала новенькой эмблемой. На лице офицера — энергичном смугловатом лице кавказского горца — резко выделялся большой нос и острый, упрямо выдвинутый вперед подбородок.