– Первый удар делать твоей бригаде.
Потемкин отвечал, что от его дивизий останутся яйца всмятку, но Румянцев утешил: мол, Суворов поддержит с фланга поиском на Туртукай… Здесь, под зыканье пуль и под гудение комаров, встретились два человека, которым суждено было до конца быть вместе, деля взаимную любовь и ослепительную вражду! При знакомстве Суворов с интересом обозрел Потемкина – храброго кавалериста с замашками беспечного сибарита. Потемкин же с большим любопытством приглядывался к Суворову, о котором на Дунае уже знали, что чудак подвижен, дерзок, победоносен, зато наделен странностями характера. Они как-то сразу понравились один другому, от самого начала величаясь по имени-отчеству. Оба они, и Потемкин и Суворов, заметно выделялись небрежностью в одежде, никогда не стесняя себя застегнутыми пуговицами и поясами, не придирались в соблюдении формы к своим подчиненным. «Война – это не парад, а только работа, причем тяжкая…» – в этом они были солидарны!
Очень далеко, по изгибам зеленых холмов Валахии, протягивались пунктирные цепочки утомленных верблюжьих караванов. На другом берегу Дуная гарцевали спаги – великолепные наездники, сидящие в деревянных седлах, как на стульях, их вздернутые колени почти касались подбородков. Издали пущенная стрела воткнулась в землю между ног Потемкина и Суворова.
– Александр Василич, ты такого еще не видел, – сказал Потемкин. – Берегись: стрела пули страшнее, она бьет сильней и дальше ружья, а рана очень опасна… Крючки – во такие!
Суворов прибыл на Дунай после инспекционной поездки вдоль северных рубежей государства. Румянцев своих генералов держал в черном теле, а тут явился «новичок», но уже с такой упроченной славой, какой фельдмаршал своим генералам не давал. Румянцеву явно мешало, что Суворов был на виду у самой императрицы и она его поддерживала, а Румянцева поругивала… Приступая к поиску на Туртукай, Александр Васильевич был недоволен заданием.
– Кажется, – сказал он Потемкину, – мог бы я сделать и большее! За что ж меня в никудышное место посылают?
* * *
Был лишь восьмой день пребывания Суворова на Дунае; ему дали свободный отряд в две тысячи человек; сейчас не лавры важны – успех! Он еще раз продумал все. От него ожидают поиска (иначе – рекогносцировки, точнее – набеги на Туртукай, где засели 5000 турецкого воинства). Ну что ж! Пора, пора.
За ним катились четыре жалкие пушчонки…
Александр Васильевич решил так: лодки погрузить на телеги и тихонько, без колесного скрипа, перевезти их за семь верст от лагеря, а войску следовать за ними – скрытно. Пришли на место переправы, Суворов объявил всем отдых, накрылся плащом и быстро, как Македонский, заснул под всплески волн. Его разбудили вопли – страшные, леденящие кровь: «Ля-иль-Алла!» Турецкие спаги, нежданно свершив переправу, теперь неслись тучей. Крепко сидя на своих «стульях», они резво смяли донских казаков.
– Во, бесы! – удивился Суворов. – Как ловко воюют!
Он с трудом поспел к карабинерам, которые метким огнем загнали спагов обратно в лодки. Среди пленных достался Суворову знатный старец Бим-паша, мучимый нервной жаждой.
– Дать старцу водки, – велел Суворов и спросил, кто главный в Туртукае, на что Бим-паша, выпив водки, сказал, что в крепости засел любимец султана, паша Сари-Махмед, из мамелюков. – Это правда, что он очень красивый человек? – спросил Суворов.
– Да, он достоин кисти вашего Рафаэля…
Этот писаный красавец лишил Суворова главного – внезапности. По сути дела, его планы уже разоблачены. Любой на месте Суворова занял бы оборону, усилил пикеты и переждал время. Но Суворов решил иначе: он вернул войска на исходные позиции – встал опять напротив Туртукая! Будь в голове Сари-Махмеда даже крупица разума, он будет ждать нападения где угодно, но только не здесь…
– Варить кашу, – распорядился Суворов. Кашу сварили. – Теперь ешьте ее, – велел Суворов. Кашу съели. – Ложитесь и спите.
Пока люди спали, он послал гонца к Потемкину за сикурсом, и тот обещал прислать две тысячи запорожцев со всеми причиндалами коша – с саблями и песнями, с горилкой и бандурами. Суворов ждал-пождал – не слыхать их песен, не звенят за горой бандуры. А пока он ждал, Румянцев сразил его новым приказом: оставить Туртукай в покое, дабы поберечь войско от истребления.
– Я такого приказа не получал, – решил Суворов.
Ночью он посадил пехоту на лодки, конница тихо вошла в воду, казаки, держась за хвосты и гривы, погрузились в теплые волны Дуная. Еще на середине реки их стали обстреливать с батарей, но люди, даже не знавшие суворовской хватки, вдруг поверили, что этот маленький, болезненный человек, скорый в речах и жестах, в ночной сорочке на голое тело с распахнутым воротом и пренебрегавший шляпою, этот человек попусту не станет бросать их на гибель: они уверенно плыли дальше… Суворов выскочил на берег одним из первых!
– Заряжай, – велел он, увидев брошенную турками пушку.
Забили ядро потуже, засыпали порох, поднесли фитиль – трах! – и пушку разнесло вдребезги, всех вокруг перекалечило. Суворов, ничего не слыша от контузии, долго ловил пальцами шпагу, отброшенную взрывом в песок, побежал дальше. Бородатый верзила-янычар прыгнул на него сверху, как медведь на комара. Суворов увернулся от ятагана, ткнул врага шпагой в горло, крикнул:
– Хватай его, ребята! – и, прихрамывая, бежал дальше, туда, где бушевала гроза и где он (именно он!) был крайне необходим…
Приказ Румянцева не был исполнен – Туртукай взяли.
– Нам здесь не жить, – сказал Суворов солдатам, – а посему, ребята, бери, что видишь, все наше, а потом – зажигай!
Тяжелые пушки утопили в реке, легкие утащили с собой. «Солдатам досталась столь богатая добыча, что после молебна они горстями сыпали в церковную кружку червонцы». Десять знамен и бунчуков были наградой за дерзость. Суворов отправил Румянцеву донесение; смолоду жаждая поэтической славы, он рапортовал стихами:
Слава Богу, слава Вам!
Туртукай взят, и я там!
Только теперь зазвенели бандуры запорожцев.
Суворов отметил про себя: Потемкин позорно медлителен…
Золотая галера вплывала в кошмарные дунайские сны.
– Кто зовет меня? – мучился Потемкин. – Господи, неужели это смерть подплывает ко мне? Умирать-то вроде и тяжко…
* * *
Румянцевская армия дружно форсировала Дунай… Потемкин спрыгнул с понтона на вражеский берег, турецкая бомба, крутясь и воняя запалом, взрыла неподалеку прибрежный песок… Взрыв! А сзади крики: «Назад, назад!..» Что происходит, черт побери? Румянцев, оказывается, решил, что место переправы выбрано неудачно, и отодвинул армию обратно. Снова бросок. В конце его Потемкин, уже ошалевший от команд и крови, сидел под кустом, гребнем вычесывал из волос зловонную речную тину и водоросли. При этом он матерно ругался. В самом деле, когда врага начинают бить одними «демонстрациями», враг разбит никогда не будет. Только в июне дивизиям Потемкина удалось взломать фронт под Силистрией.