– Охранная грамотка мне… спасибо этому адвокатишке.
Обращение Керенского размножили, офицеры с «Кречета» объезжали корабли, зачитывали его на больших сборах. Казалось, поддержка комфлоту обеспечена. Однако примитивный Непенин не настолько был изворотлив и хитер, как Колчак, – прямой и грубый, с повадками мужлана, он, низко опустив голову, хотел бодать революцию рогами, словно бык, увидевший красную тряпку…
Вечером 3 марта, выписывая зигзаг над Балтикой, молния революции достигла Гельсингфорса, она ударила в клотиковые огни, и клотики загорелись красным пламенем… Что ни день, то новая база революции: 1 марта – Кронштадт, 2 марта – Ревель, а сегодня она уже в главной гавани линейных сил флота.
* * *
«Император Павел I» вздернул на стеньгах боевые флаги – красные треугольники. Носовая башня его пришла в движение. Мрачная жуть стволов катилась вдоль рейда, словно не находя цели, пока «Павел» не уставился в борт «Андрея Первозванного», – сигнал! Бурно расплескивало морзянку: «Товарищи, не верьте тирану Непенину. От вампиров старого строя не получим свободы. Арестовывайте неугодных офицеров. Мы своих уже арестовали». Над рейдом вспыхивали огни клотиков – огни всегда тревожные, всегда зовущие…
В штабе комфлота – суета, нервность.
Командир второй бригады адмирал Небольсин убит…
– Боже, опять убийства! – воскликнул Довконт. – Ну, когда это все кончится! Делайте же что-нибудь… надо делать.
– Что делать? – спросил Непенин.
Радиорубки эскадры посылали в эфир проклятия адмиралам. С «Павла I» строго предупредили: «Ораторам в атмосферу не говорить – немец подслушает!» Между линкорами – по льду – сновали депутации. Уже темнело, и рейд горел красновато, как при пожаре. С мостика «Кречета» наблюдали, как группками сходились, судачили, снова разбегались по тропкам между тяжких бортов, палили в небо.
Команда «Кречета» обратилась к Непенину:
– А мы чем хужее? Почему у нас нет красного флага?
– Поднимайте, – разрешил комфлот. – Мне все равно…
Сидя под красным флагом, он дал радиограмму Родзянке: «Балтийский флот как боевая сила не существует что могу сделаю». Засыпанный снежком, прямо в шинели, ворвался к нему Черкасский.
– Сюда идет толпа… матросы! Кажется, арестовывать. Анархия на эскадре полная, вы, слышите – они стреляют. Убивают всех без разбору… Максимов задраен матросами в карцере…
На это Непенин ответил кратким:
– Хорошо. Будем ужинать…
Над столом нависло молчание. По дну тарелок надсадно тренькали ложки. И вдруг Непенина – словно ошпарило. Он задергался и, будто забыв о присутствии вестовых, обратился к штабистам:
– Начал сегодня «Павел»… тэ-экс! А какой из дредноутов по диспозиции может открыть огонь по зачинщику «Павлу»? Никто ему не ответил – все уткнулись в тарелки.
– Нет, – сказал Непенин, не найдя ни в ком поддержки, – я не стану проливать кровь на рейде. Пусть уж лучше льется моя…
Толпа матросов уже ломила со льда по трапам на «Кречет», напором тел расшибали двери. Бежали по коврам… ближе, ближе…
– Непенина! Где адмирал?
Комфлот поднялся. Нет, это не убийцы. Это пока депутаты. Он не сразу понял, что они сейчас хотят от него. Матросы просили дистанционные трубки для кормовых орудий:
– Дайте! По льду движется пехота, чтобы усмирять флот. Мы эту крупу раздробим картечью… Кто посмел вызвать солдат с берега?
– Я не вызывал. А трубки возьмите…
На прощание депутаты ему заявили:
– Вы не волнуйтесь. Возле погребов – усиленные караулы. Мы и сами боимся провокаций. Служба у нас продолжается по уставу…
На крейсерах волнения перешли в бурные взрывы патриотических ликований. Там кричали «ура России» – и даже качали офицеров. Они взлетали на матросских руках, с высоты палуб виделся им рейд, молчаливые остовы дредноутов, на которых офицеров никто не качал. Там их убивали, там штыками загоняли их в норы казематов.
Непенин сказал, растирая в ладонях лицо:
– Когда закончится эта галиматья?
К ночи уже вся эскадра примкнула к восстанию.
– Утром начнем подсчитывать убитых, – распорядился Непенин. – Попытаемся воздействовать на матросов, чтобы освободили офицеров из-под ареста. Неужели в Питере власть – голая фикция, неужели не могут нажать на флот? Вот Керенский… прислал! Филькину грамотку о доверии масс к моей особе… подтереться ею!
Всю ночь шла стрельба и гудели палубы от митингов.
Под утро вошел к комфлоту Ренгартен – серый, небритый.
– Вот последнее, что мы имеем, – сказал и вышел…
Непенин взял брошенную им квитанцию:
«Вся команда судов, потерявшая к Вам доверие, требует временного прекращения издания Ваших приказов и телефонограмм, которые будут только двоить и ухудшать создавшееся положение. У команды (эскадры) временно организуется Комитет, который и будет управлять впредь до установления полного порядка…»
* * *
В это утро комфлот встал над самым провалом пропасти.
Он заглянул в ее черноту и смрад, и ему стало плохо.
Андрей Семенович Максимов, сидя под арестом на «Чайке», догадывался, что творится сейчас на эскадре. В любую минуту могла распахнуться дверь, оттуда выставится дуло винтовки – и грянет завершающий выстрел… Максимов в эту ночь – честнейше! – спрашивал у себя: «Правильно ли я жил? Был я виноват или не был виноват?»
Ну, вот. Кажется, за ним идут… Слышны шаги. Сочно бряцают по трапам винтовочные приклады. Значит, сейчас будут убивать. Адмирал встал. Подсобрался. Застегнут. Пальцами он поправил воротник. Что у него тут? Портсигар. Бумажник. Деньги. Все это уже стало чужим, далеким и ненужным… «Ну что ж!»
Взвизгнули дверные задрайки. Провернулись дог-болты. Резиновая прослойка, отсырев на море, громко чмокнула, будто целуя входящих, и станина двери с грохотом откатилась в сторону.
Высоко задрав ногу над комингсом, вошел… Павел Дыбенко.
На адмирала смотрел люто. В руке – наган. За пазухой – «смитт-вессон». На ремне – две бомбы. Офицерский кортик сбоку.
– Прошу, – сказал. – На митинг.
– С каких это пор митинги стали лобным местом?
– Балтийский флот оказал вам особое доверие…
– Что вы сказали? – спросил Максимов.
– Резолюция такая от эскадры, чтобы вы флотом командовали. Прощу на митинг, а потом… смещать Непенина станем!
На палубе «Чайки» было не протолкнуться – полно матросов, солдат, офицеров разных, которых Максимов и в глаза не видел.
– Это ваши избиратели, – сказал Дыбенко, размахивая наганом. – Дорогу адмиралу! Первому адмиралу революции… ура, ребята!