— Неужели и мы в колхозе жить будем?
— До Сосновой мы не дойдем. Скоро покажется наше озеро.
В просвете величавых сосен и вправду засветилось озеро — длинное, мрачное, колдовское. Хотелось верить, что по ночам, когда притихнет природа, в этом озере начинают играть водяные, высоко всплеснет воду чаровница-русалка… Совсем неожиданно, разрушая очарование, громадная черная крыса с длинным хвостом спрыгнула с кочки в воду. За ней — другая, третья, еще, еще крыса.
— Бей их! — закричали юнги, ломая строй.
Кто — за камень, кто — за палку. И — понеслись.
— Стой! — властно задержал их офицер, сопровождавший колонну. — Это мускусные крысы из Канады. Называются — ондатры. Для человека безобидны, а мех отличный, дорого ценится на международных пушных аукционах.
Побросали камни и палки. Вернулись в строй.
— Надо же! А я-то обрадовался… вот дурак.
Еще один поворот, и за лесом открылась сваленная из камней конюшня, в воротах которой устало фыркала одинокая лошадь. Там, где есть лошадь, должны быть и люди. Верно, — вот и баня топится, тоже каменная, тоже древняя. Показался дом, совсем неподходящий для такой глуши, — в два этажа, с резными карнизами, а на крыше — башенка, вроде беседки, для обзора окрестностей. Перед домом был разбит сквер — с клумбами и березками. А за садиком возникла угрюмая постройка с черными глазницами окон, и на каждом окне — тюремная решетка. Возле этого здания, почти впритык к нему, красовалась церковь святой Одигирии. Едва держась на последнем гвозде висела над мрачным домом доска с непонятной надписью: С.Л.О.Н.
— Стой! — скомандовали старшины. — Напра-ао! Вольно.
День уж мерк, последние чайки отлетали на север, откуда пошумливало близкое море.
Перед строем появился флотский офицер-политработник. С тремя нашивками, в том же звании, в каком ходил и Савкин отец. Осмотрев строй, он сказал:
— Поздравляю вас, товарищи юнги, с прибытием к месту вашей будущей службы. Именно здесь будет создана первая в нашей стране Школа Юнг Военно-Морского Флота, и отсюда, товарищи, вы уйдете на корабли.
Над лесом замерло эхо. От озерной осоки тянуло туманцем. В обшей тишине прозвучал отчетливый хлопок по шее.
— Эй, чего ты спохватился?
— Да комар… вон их сколько!
— Товарищи, — продолжал офицер, — давайте познакомимся. Я в звании батальонного комиссара, зовут меня Щедровский, буду заместителем начальника Школы. А место, где мы сейчас с вами находимся, зовется Савватьевым — по имени новгородца Савватия, одного из первых русских людей, который полтысячи лет назад высадился на Соловках с моря. Гора с маяком, мимо которой вы сейчас проходили, называется Секирной… Секирная, потому что в древности там кого-то здорово высекли, но кого — точно не извещен… У кого есть какие вопросы — прошу задавать.
Один юнга, видать, приготовил свой вопрос заранее:
— А в отпуск можно будет съездить?
— Разве ты успел утрудиться? — спросил его комиссар.
— А тогда можно, чтобы моя мама сюда приехала?
— Никаких мам и пап! — отрезал Щедровский. — Здесь вам не детский сад.
Попросил слова рыжий юнга по фамилии Финикин:
— А кормить будут? Или сегодня ужин зажмут?
— Что за выражение! — возмутился комиссар. — Ужина никто не «зажмет», он просто не состоится. На берегу озера только начали складывать печи, чтобы приготовить вам обеды. Пока предстоит кушать под открытым небом. Завтра утром получите горячий чай. Ну, хлеб, конечно. Ну, по кусочку масла. Со временем, когда все наладится, обед вам будет по-флотски состоять из трех блюд. Еще вопросы?
Огурцов точно по уставу назвал себя, потом спросил:
— Скажите, что означает эта надпись: «С. Л. О. Н.»?
Щедровский обернулся к фасаду мрачного здания.
— Ах эта, — засмеялся он. — Она расшифровывается очень просто: «Соловецкий лагерь особого назначения». Здесь, товарищи, когда вас еще на свете не было, размешалась знаменитая тюрьма. В ней сидели бандиты-убийцы, взломщики-рецидивисты и мастера по ограблению банков. Их давно уже здесь нет, тюрьма в Савватьеве ликвидирована еще в двадцать восьмом году…
Как раз в этом двадцать восьмом году Савка появился на свет.
Щедровский велел старшинам разводить юнг ко сну.
Внутри бывшей тюрьмы — длинные коридоры, большие камеры. Лампочки едва светятся в пыли.
Старшины кричат:
— Прессуйся, молодняк! Запихивайся для ночлега.
— Да тут уже ступить некуда, — попискивали малыши.
— Ничего, утрясетесь. Или в лесу ночевать лучше?
Стены полуметровой толщины. Глазки, проделанные для надзора за бандитами, начинались в коридорах кружочками с монету, зато в камерах они расширялись в громадные кратеры в полметра радиусом, чтобы глаз надзирателя охватывал все пространство камеры.
Кто-то из числа неунывающих уже бегал по коридору, вставляя губы в эти дырки, кричал радостно:
— Тю-тю, тю-тю! Вот мы и дома… зовите в гости маму!
Было холодно.
Синяков растолкал юнг послабее, широко разлегся на полу, положив мешок под голову. Мешок был тощий, подушки заменить не мог, и потому Витька голову свою положил на живот одного малыша, который не сопротивлялся.
— Ну, влипли! — посулил Витька всем. — Наобещали нам бочку арестантов, так и вышло. Всех за арестантскую решетку забодали… У-у черт бы побрал, до чего курить хочется…
Раздался тонкий вскрик. В углу юнги стали ругаться.
— Эй, чего там авралите? Спать надо… ша!
Кто-то чиркнул спичку, и в потемках камеры она высветила на стене выскобленные гвоздем слова: «Здесь страдал по мокрому делу знаменитый от Риги до Сахалина московский налетчик Ванька Вырви Глаз. Боже, помоги убежать!» Спичка погасла.
* * *
«Здравствуй, дорогая бабушка!
Мечта моей жизни исполнилась — я стал моряком, а мама умерла на вокзале, так и не повидав папы, а сам папа ушел на фронт. Сейчас я пишу тебе перед построением и потому спешу. Вот мой номер полевой почты… А нахожусь я в таком чудесном месте, какое известно всем русским людям, только называть его не имею права. Ты поймешь, где я нахожусь, если я скажу, что тут или молились, или сидели за всякие делишки. Здесь очень красиво. Кормят нас хорошо, но мне все равно не хватает на воздухе. Один врач сказал, что при строгом военном режиме я поправляюсь после блокады скорее, чем на карточку иждивенца. Бабушка, я тебя очень люблю…»
Писание письма прервал сигнал на построение. Щедровский отобрал серебряную дудку у вахтенного юнги.
— Это тебе не свистулька! — заявил сердито. — А ты не дворник, который высунулся из подворотни и зовет милицию… Старшины, — наказал он, — впредь юнг ставить на дежурства, отработав с ними морские сигналы на дудке.